Майкл Коннелли - Черный лед

Распорядитель отпер для них дверь под номером семь, и Гарри с Агильо очутились в тесной комнате, не больше тюремной камеры. Как и в коридоре, ее стены, пол и потолок были из серого, некрашеного бетона. Потолок понижался по направлению к смотровому окну футов шести шириной, выходившему прямо на арену. Смотреть отсюда было очень удобно — они оказались прямо над тем местом, где застыли в ожидании матадоры, тореро и другие участники представления, и Босх ясно чувствовал запахи грязного песка, лошадиного и бычьего пота, свежего навоза и крови.

У задней стены ложи стояли шесть складных металлических стульев. Они раскрыли два, после чего Агильо поблагодарил распорядителя и запер за ним дверь.

— Как в доте, — пробормотал Босх, оглядывая тесное помещение.

— Что?

— Это я так, — откликнулся Босх, никогда не сидевший в доте и потому не имевший никакого представления о том, как там внутри. — Похоже на тюремную камеру.

— Пожалуй, — согласился Агильо. Босх понял, что он ненароком оскорбил мексиканца, предложившего ему, гостю, лучшее место в своем скромном доме. — Но зато отсюда все великолепно видно, — поспешил он загладить свою ошибку. — Панорама отличная!

В бетонной ложе был довольно громкий и неприятный резонанс, а к запахам арены примешивался тяжелый дух давно пролитого пива. Крошечная комната дрожала и вибрировала от шагов тысяч любителей корриды, заполнявших стадион над их головами. Сверху доносились звуки духового оркестра; Босх выглянул в окно и увидел, как представляли тореро. Толпа на трибунах заволновалась, ее возбуждение передалось и Гарри, а гром рукоплесканий, усиленный и повторенный каменными стенами, едва не оглушил его.

— Здесь, наверное, можно курить? — на всякий случай спросил Босх.

— Разумеется, — откликнулся Агильо, вставая. — Qieres tomar una cerveza? [10] Хочешь пива? ( исп. )

— Да, неплохо бы. Мне понравился «Текэй», если здесь его продают.

— Безусловно. Запри за мной, я постучу.

Агильо кивнул и вышел. Гарри запер за ним дверь, размышляя, зачем он это делает: чтобы защититься или предотвратить нежелательные визиты посторонних? Оставшись один, Босх сразу отметил, что, несмотря на толстые бетонные стены и низкую амбразуру окна, он вовсе не чувствует себя в безопасности. Пожалуй, это все-таки не дот, а нечто менее надежное.

Он поднес бинокль к глазам и начал рассматривать ложи на противоположной стороне. Бóльшая часть их пустовала, а среди людей, занимавших остальные, Гарри не заметил никого, хотя бы отдаленно напоминавшего Зорилло. Тем не менее ему сразу бросилось в глаза, что ложи на теневой стороне выглядят обжитыми. На их стенах висели ковры, на полках стояли напитки, а мягкие кресла казались уютными. Эти места явно принадлежали постоянным посетителям.

Вскоре вернулся Агильо с пивом. Гарри впустил его в ложу, и представление началось.

Первые два раунда, совсем не зрелищные, не вызвали интереса даже у неискушенного в тонкостях корриды Босха. Агильо и вовсе назвал их паршивыми. В обоих случаях решающие удары шпагой в шею не достигали цели, то есть не убивали быка, и публика не скупилась на насмешки. Представление превратилось в долгое, кровавое, неумелое убийство, не имевшее ничего общего ни с искусством, ни с испытанием мужества. Публика оживилась только во время третьего раунда, когда на арену выскочил черный как смоль бык с белесым клеймом в виде буквы «Z». Толпа взорвалась аплодисментами, гулко отозвавшимися в ложе Босха и Агильо. Бык атаковал лошадь ближайшего к нему пикадора так стремительно и свирепо, что стеганая попона, прикрывавшая коня, взлетела до самого бедра всадника. Пикадор вонзил копье в загривок быка и налег на него всем весом, однако это только разъярило зверя. Бык круто развернулся и атаковал лошадь еще раз.

Все это происходило не далее чем в тридцати футах от Босха, но он все равно поднес к глазам бинокль, чтобы рассмотреть столкновение в подробностях. Он отчетливо видел, как лошадь попятилась, натягивая вожжи, и как пикадор рухнул на арену. Разрывая рогами войлочную попону, бык теснил испуганное животное. Лошадь споткнулась и повалилась на своего поверженного седока.

Толпа завопила, а на арену выбежали несколько бандерильеро с яркими плащами в руках. Взмахивая ими, они пытались отвлечь внимание быка от упавших коня и всадника. Кто-то помог пикадору подняться, и он, хромая, направился к воротам ринга. Только там он оттолкнул поддерживающие его руки и пошел сам. Лицо его блестело от пота и покраснело от стыда, поскольку крики, доносившиеся с ближайших к проходу рядов, звучали откровенно издевательски. Босх, не отнимавший от глаз бинокля, чувствован себя так, словно стоял рядом с пикадором. Брошенная откуда-то сверху квадратная подушечка отскочила от плеча пикадора, но тот даже не поднял головы. Сделай он это, и на него обрушился бы настоящий град подушек и банановой кожуры.