Майкл Коннелли - Черный лед

— Мне сказали, что Сесил Мур завещал свою собственность городу…

— Да, он умер в полном одиночестве и не оставил ни гроша ни Калексико, ни бывшим женам и любовницам. Сесил Мур был дурным человеком, и остался таким до самой смерти. Разумеется, городская казна не могла содержать такую усадьбу — она слишком велика, да и Калексико уже не тот бурно растущий город, каким был когда-то. Правда, предлагали устроить здесь музей, — женщина фыркнула, — но исторического прошлого у этого городишки едва-едва хватит, чтобы наполнить им кладовку. Когда с музеем ничего не вышло, муниципалитет продал усадьбу — как я слышала, больше чем за миллион. Может, теперь город сумеет обернуть эти деньги так, чтобы в ближайшие несколько лет получать приличные дивиденды.

— А кто купил усадьбу, не знаете?

— Нет. Новый владелец так и не въехал. Иногда, правда, там появляется нанятый эконом: он присматривает за хозяйством. На прошлой неделе я видела свет в башне, но — нет, это был не хозяин. Никто так и не поселился в этом доме и, наверное, не поселится. Должно быть, кто-то искал, куда вложить капитал, а во что тут вкладывать? Мы здесь так далеко от всего и так от всего отстали…

— Последний вопрос, мэм. Может, вы обратили внимание, не приезжал ли кто-нибудь с Кэлом во время его… посещений?

— Нет, он всегда был один. Бедный мальчик был всегда один.

На обратном пути в город Босх размышлял об одиноких вахтах, которые нес Калексико Мур у стен отцовского дома, и спрашивал себя, тосковал ли Кэл по родному гнезду, лелеял ли воспоминания об отце, или тут было всего понемногу. Потом в памяти Босха всплыла его собственная единственная встреча с отцом — старым, больным человеком, стоящим на пороге смерти. Тогда Босх простил ему каждую украденную у него секунду и каждый час; он знал, что должен это сделать, иначе всю последующую жизнь станет тщетно скорбеть по ним.

Вереница машин перед пограничным пунктом на пути в Мексику была гораздо длиннее и двигалась не так быстро, как накануне. Босх решил, что это скорее всего из-за корриды, на которую зрители и болельщики собирались издалека. В этих краях воскресный бой быков был такой же традицией, как футбольные матчи с участием «Рейдерс» в Лос-Анджелесе. За две машины до мексиканского пограничника Босх сообразил, что не вынул из кобуры «смит-вессон». Прятать револьвер было слишком поздно, поэтому, поравнявшись с офицером, Гарри сказал: «На корриду», — и его пропустили взмахом руки.

Небо над Мехикали было чистым, воздух — прохладным, и погода, похоже, не собиралась портиться. Несмотря на это, Босх ощутил под языком легкое покалывание, что всегда означало у него какое-то предчувствие. Предчувствовал же Гарри вот что: вскоре увидит, во-первых, бой быков, на котором давно хотел побывать, а во-вторых, Зорилло — того, о ком так много думал последние три дня и о ком узнал столько, что почти поверил в окружавшие его легенды. Взглянуть на Эль-Папу в его естественной среде, рядом с его быками и с его людьми, было особенно любопытно.

Припарковав машину на площади Хустисия, Босх достал из бардачка бинокль. Арена располагалась в трех кварталах от муниципалитета, и он решил, что они с Карлосом отправятся туда пешком. Предъявив значок дежурному офицеру и получив разрешение пройти, Гарри застал Агильо за рабочим столом в общей комнате следственного отдела. Перед следователем лежало несколько заполненных протоколов.

— Достал билеты?

— Да. Наша ложа на солнечной стороне, но это не имеет значения, поскольку она крытая.

— А далеко ли она от Папы?

— Почти напротив. Если только он сегодня придет.

— Вот именно, если… Ты закончил?

— Да, заполнил все протоколы по поводу расследования дела Гутьереса-Лосы. До тех пор, пока не появится подозреваемый, работы больше не будет.

— Чего в этих краях может не произойти вообще.

— Это верно… Ладно, нам, наверное, пора идти.

Босх взмахнул биноклем.

— Я готов.

— Мы будем сидеть довольно близко, так что эта штука тебе не понадобится.

— Она не для того, чтобы смотреть на быков.

Направляясь к арене, Босх и Агильо оказались в середине плотного людского потока, двигавшегося в ту же сторону. Многие зрители несли с собой квадратные подушечки, чтобы на них сидеть. Несколько мальчишек с охапками таких же подушечек в руках сновали в толпе и продавали их всем желающим по доллару за штуку.

Войдя в ворота, Босх и Агильо спустились вниз по бетонной лестнице, и мексиканский коп предъявил распорядителю билеты. Их повели по длинному коридору, проходившему, судя по его кривизне, по периметру стадиона прямо под трибунами. Слева в этот коридор выходили небольшие деревянные двери с номерами.