Пётр Кожевников - Год людоеда. Игры олигархов

— Ну а если там, куда люди уходят, есть, как говорит верующий народ, вечное блаженство или вечные муки, ты, по собственному размышлению, что заслужил? — Клеопатра наполнила кофе две изящные австрийские чашки. — Хочешь поесть или что-нибудь выпить?

— А ты чего, стала уже с утра пораньше причащаться, или это только обо мне такая трогательная забота? У тебя что-нибудь не так? — Игорь оглядел стол, отметив наличие обычных утренних закусок: сыр, колбаса, «двухцветная» икра, сухофрукты, соки, мед, конфеты… — Как ты себя чувствуешь?

— Чувствую. — Кумирова подкатила к себе сервировочный столик с напитками и стала сочинять коктейль. — У меня все как раз именно так, как и должно быть, говоря твоими словами. Я вот сижу тут, болтаю эту микстуру и в который раз думаю, до чего же легко вашего брата мужика отравить! Мужики баб, наверное, душат, а бабы мужиков травят… Они же готовят им еду, а мужики накидываются, как с голодного острова.

— Откуда такая серьезная тема? Ты что, решила попробовать роль безутешной вдовы? — Кумиров взял чашку, поднес ее к носу и втянул бодрящий запах. — Сейчас я оживу!

— А почему безутешной? Ты меня что, без наследства оставил? — Женщина несколько безразлично мазала красной икрой ломоть «варшавской» булочки. — Ты же вроде сочинял какое-то завещание? Неужели я за двадцать лет ничего не заслужила?

— Как знать. Все еще можно изменить. Яд-то какой, сиюминутный? Или я еще потрепыхаюсь? У меня сегодня встреча с моим штатным мокрушником. Не хотелось бы его огорчать — наверняка он мечтает о том, что меня ему тоже когда-нибудь закажут. — Игорь отпил горячего кофе, глубоко вдохнул, а его глаза увлажнились. — Я решил кое от кого избавиться. Ты со мной поедешь?

— А я тебе там нужна? По-моему, ты уже давно обходишься без меня. — Клеопатра закончила составление коктейля и вопросительно посмотрела на мужа. — Ну что, решишься?

— Клера, детка, я тебе миллион раз объяснял: мужское — это мужское, а женское — это женское, и не надо это путать! Это просто опасно, понимаешь?! И глупо! — Мужчина взял свой бокал и примирительно посмотрел на жену: — Ладно, не дуйся! Давай за наше дальнейшее взаимопонимание. Это ведь, по большому счету, главное, не так ли?

— Ты мне можешь честно ответить на один вопрос? — Кумирова встретилась с темными глазами своего мужа. — Если не можешь, не отвечай, ладно?

— Попробую. — Кумиров поводил бокалом перед своим носом, расширил ноздри и склонился над сидевшей в глубоком кресле женой. — А что тебя, лапушка, интересует?

— Ты сам когда-нибудь убивал? — Женщина отвела глаза и сосредоточила свое внимание на желтоватом напитке. — Ты понимаешь, что я имею в виду не тушканчиков и даже не лосей.

— Давай я тебе на это отвечу несколько позже, хорошо? — Игорь Семенович протянул руку к жене, и их бокалы соприкоснулись, издав короткий высокий звон. — А сейчас давай действительно выпьем. Я повторяю: за наше взаимопонимание. Тост принят?

— А как его не принять? — улыбнулась Клеопатра и поднесла бокал к крупным, слегка капризным губам.

Ребята его часто просят: «Ерема, расскажи, как это было!» Или уже во время повествования: «А что этот-то, прохиндей, как он базарит? Ну изобрази, если тебе не напряжно!» И он рассказывает и изображает. Вначале, конечно, кокетничает, хотя подобные заявки каждый раз ему определенно льстят. Особенно Еремею нравится, как в финале его приколов мужики ржут, будто мерины, да так, что даже не могут остановиться. Прямо до обоссачки!

Раньше его удивляло то, что бойцы сами не только не умеют передразнить чью-нибудь речь или манеры, но даже никогда толком не могут запомнить, что творилось в офисе, а что — на объекте или в каком-нибудь кабаке. Позже Уздечкин понял, что они (а скорее, он) иначе устроены и воспринимают мир несколько проще.

Но вот когда их вызванивали для отправки на судостроительный завод, Еремей подумал, что, возможно, в этот кон про их приключения поведает какой-нибудь иной сказитель. Правда, так случалось и раньше, когда начальство или они сами нагоняли на себя жути, а позже оказывалось, что их очередная эпопея достойна лишь циничного осмеяния. Во всяком случае, вопреки приметному хмелю он явственно различил и запомнил повторение слова «война», которое для большинства охранников, несмотря на их очевидную молодость, было не пустым звуком.

В этот раз все, кажись, действительно предстояло по-настояшке. Загубин по прозвищу Нашатырь, привычно хлопая, как кукла, крупными, вызывающе морщинистыми веками и периодически втягивая скопившуюся слюну, поведал им со свойственной ему загадочностью и бессвязицей о том, что кого-то из руководства завода имени Немо то ли сожгли, то ли распилили, кого-то похитили, а кого-то шантажируют на крупную сумму.