— Ты хочешь почитать Клайда Морнинга?!
— Хочу посмотреть первую книгу в новом варианте «Черного дрозда», — сказала Нора, но в ответ на ее примирительную вылазку Дэйви лишь нахмурился и пожал плечами. — Ты принесешь ее мне?
Дэйви запрокинул голову и закатил глаза.
— И всего-то...
Он направился в свой «кабинет». Нора слышала, как Дэйви разговаривает сам с собой, отщелкивая замки портфеля. Затем он вернулся в кухню, неловко держа в руках на удивление тонкую стопку машинописных листов, скрепленную резинками.
— Держи. — Он положил рукопись на стол. — Скажешь мне, если понравится.
— Ты сомневаешься в великом Клайде Морнинге?
Уже в дверях Дэйви обернулся, подарил ей взгляд, который должен был выражать сочувствие по поводу того, что Нора остается одна, и ушел.
Нора сняла с пачки бумаги резинки и, поставив стопку вертикально, постучала нижним краем по столу, выравнивая ее. Потом открыла последнюю страницу и взглянула на проставленный в верхнем правом углу номер. Все чудеса своего дара повествователя автор «Призрака», надежда и гордость «Черного дрозда», уместил на ста восьмидесяти трех страницах.
Снизу струилось мрачноватое пение Питера Пирса, исполнявшего арию из какой-то оперы, которую Нора слышала много раз, но никак не могла вспомнить название. Голос его истекал словно из какого-то зловещего царства, расположенного между земной твердью и небесами. «Смерть в Венеции» — вот что слушал Дэйви. Нора взяла тоненькую рукопись, прошла с ней в гостиную, зажгла купленную у Салли Майклмен лампу и, вытянувшись на диване, начала читать.
Маленький Пиппин окончательно потерял надежду и признался самому себе, что эта мрачная земля и есть сама смерть, спасения от которой не существует. На время силы и рассудок его покинули, и он заплакал от безысходности и отчаяния.
На следующий день рано утром Нора, оставив позади себя пролив Лонг-Айленд, перебежала по арочному деревянному мосту на Трэп Лайн-роуд и оказалась на двадцати акрах лесистой заболоченной местности, известной как «Заповедник Пирса А. Гордона». Воздух был прохладным и свежим, за спиной Норы вдоль запятнанного зелеными полосками водорослей долгого пляжа бродили чайки. Она преодолела половину пути, и впереди ее ждали красоты «Птичьего приюта» — так жители Вестерхолма называли заповедник. Там она минут пятнадцать наслаждалась иллюзией — будто бежала по диким берегам Мичигана, куда в детстве возил ее на воскресные рыбалки отец. Именно эти пятнадцать минут были тайной причиной ее утренних пробежек; и в утро, которое последовало за ее первой самой бессонной за последние несколько лет ночью, Норе больше всего на свете хотелось перестать думать, беспокоиться в общем, перестать делать то, чем она была занята последние четыре часа. Хотелось просто наслаждаться природой. Вокруг были знакомые деревья, и среди ветвей сновали кардиналы и беспокойные сойки. Нора взглянула на часы и увидела, что задержалась уже минут на пять.
Невероятная история Дэйви взволновала ее гораздо сильнее, чем хотелось признаваться самой себе. Прежде Дэйви выдумывал, если не явно преследуя личные интересы, то в основном чтобы покрасоваться или просто пошутить. Но таинственная история Пэдди Мэнн, хоть и не слишком приукрашенная, скрывала, казалось, больше, чем объясняла. Даже если Дэйви преувеличивал, желая подчеркнуть, докакой степени его соблазнили, он в этом явно преуспел.
И это было не единственное, что ее тревожило. Нора прочитала первые двадцать страниц «Призрака», мучимая таким водоворотом гнева и сомнений, что предложения по возрождению серии тут же вылетали из памяти.
Какое право имел Дэйви требовать, чтобы она интересовалась второсортными авторами? Ради Дэйви Нора впитала массу информации о классической музыке. Она знала разницу между Марией Каллас и Ренатой Тебальди, по первым аккордам могла узнать пятьдесят опер, могла определить, когда ноктюрн Шопена играл Горовиц, а когда Ашкенази. Но почему она должна склонять голову перед Хьюго Драйвером?
В это мгновение совесть Норы шепнула ей, что она как-никак действительно солгала Дэйви о том, что прочла книгу Драйвера. Она закрыла рукопись, спустилась вниз и помедлила у двери гостиной. «Смерть в Венеции» лилась из колонок. Легонько Нора толкнула ладонью дверь, надеясь увидеть, что Дэйви сидит за столом и пишет, или уткнулся взглядом в стену, или делает еще что-то в этом роде — в общем, не спится ему, как и ей. А Дэйви лежал на диване, накрывшись пледом, глаза были закрыты, губы его слегка трепетали. Как она и предполагала, мистер Чувствительность зарядил в проигрыватель диск и улегся на диван в надежде, что Нора уснет раньше, чем он.
Читать дальше