Александр Афанасьев - Экипаж специального назначения

– В атакующей группе за старшего… – роттенфюрер на секунду сбивается, находит взглядом меня, – Влад. Подчиняться ему, как мне.

Ну, в общем, ожидаемо. Инициатива поимела своего инициатора. Такое есть во всех армиях мира.

Забираю ракетницу – символ командира.

– За мной, дистанция пять метров! И тихо!

Вопреки правилам, иду первым. Командир первым идти не должен, но я иду. Опять-таки в нарушение правил автомат снят с предохранителя – сюрпризы всякие бывают, а у меня руки заточены на другое оружие, боюсь, что не успею снять с предохранителя быстро. Приклад у плеча, глаза по сторонам, вправо-влево. Те, кто воюет на Восточном фронте, давно имеют отработанные тройки для головного дозора: первый не смотрит никуда по верху, только под ноги, чтобы не пропустить мину или растяжку, второй смотрит по верхнему уровню, третий идет чуть на отшибе, но в пределах видимости, чтобы в случае чего залечь и прикрыть пулеметным огнем остальных, дождаться подхода основных сил отряда. Но здесь войска СС менее опытные, и приходится брать все на себя. Успокаиваешь себя только тем, что по горным тропам бродят местные, и вряд ли партизаны, которым важна поддержка местного населения, будут минировать тропы, по которым ходят они сами.

А так – красиво тут. Даже очень. Почти как Кавказ, точнее – его лесистые предгорья. Зелень склонов, луга, рощи, из деревьев – дуб, бук, ольха, кое-где тополь. Красивейшие горные озера, горные села – они больше похожи на поселения в баварских Альпах, чем кавказские села. Местные в общем-то выращивают то же, что и на Кавказе, большой популярностью пользуется табак тут его выращивают везде. Балканский табак очень крепкий, его сюда турки завезли. Здесь почти нет орешника, который в лесах Кавказа настоящий кошмар: создает что-то вроде подлеска, высотой выше человеческого роста, очень плотного, с цепкими и громко ломающимися сучьями, еще и с папоротником – можно пройти в метре от затаившегося в орешнике местного и не заметить его. Нет черемши. На Кавказе исламские партизаны, если их задерживают в лесу, говорят, что ходили собирать черемшу. А местные, интересно, что говорят?

Тропинка идет вниз, и в любой момент мы можем услышать свист пуль, который скажет нам, что засада провалилась. Кое-где из земли торчат отполированные ногами камни, о которых я вполголоса предупреждаю остальных по цепочке – нет ничего хуже, чем потерять одного из своих из-за перелома руки или лодыжки. Автомат стволом почти вертикально вниз, в землю, – мне надо видеть, куда я ступаю.

Сзади слышится треск и приглушенное ругательство, потом шум. Черт! Я останавливаю колонну, подаю сигнал опасности.

– Здесь Влад. Что там? – спрашиваю по рации.

– Пьер упал. Обломилась ветка.

Опять Пьер! Эти французы… его больше всего слышно на привале и меньше всего – в бою. Неудивительно, что французы проиграли в 1940 году, совсем неудивительно.

– Тихо всем!

Прислушиваюсь. Если бы это было на Кавказе – уже открыли бы огонь. Но сейчас – тихо. Видать, местные партизаны такие же бестолковые, как и местные войска СС. Здесь даже можно выходить в город. На Кавказе выйти за пределы части одному – скорее всего смерть, даже если вышел с оружием.

– Продолжаем движение!

Продвигаемся дальше. Начинаем подниматься вверх. На дне ущелья полно всякой дряни, которую принесла вода с ливнями. Омерзительно пахнет. Выходим на рубеж атаки. Я приказываю укрыться. Рубеж атаки я сознательно выбираю несколько ниже по склону, чтобы еще снизить риск нашего случайного накрытия огнем пулемета.

Смотрю на часы.

Когда секундная стрелка касается минутной, пулемет на гребне открывает огонь. От свиста пуль многие вжимаются в землю, кто-то, наоборот, тянет голову вверх.

– Лечь! Лечь!

Любопытной Варваре…

Скорострельный по самое не могу – «MG42» кончает ленту меньше чем за минуту. Хлопки снайперки в этой какофонии не слышны совсем. По лесной поляне плывет дымок.

Кто-то пытается встать.

– Лежать! – рычу я по-немецки. Еще не хватало…

Со склона медленно взлетает ракета.

– Цепью! Беглый огонь! Дистанция пять! Вперед!

Вообще – опасно. То, что мы делаем. Явно видно, что местным не хватает опыта, а наступление с огнем на ходу – то еще дельце…

– Вперед!

Поднимаюсь и сам иду вперед, вместе со своими, отсекая короткие очереди из своего «штурмгевера». Наша тактика – модифицированная Сталинградская, когда лучшая армия в мире собственной кровью начала открывать жестокие законы ближнего боя [25]. Огонь и движение. Передвижение без огня – безумие. Огонь без движения – все равно что отступление. Расход патронов при такой тактике адский, но это плевать, все перемещения прикрываются огнем, потом в ход идут гранаты. В Сталинграде лучшей показала себя тактика, когда пулеметчик с двумя автоматчиками по бокам идет вдоль коридора, ведя не предусмотренный никаким пехотным уставом огонь из пулемета с рук, автоматчики поддерживают огнем, реагируют на вновь появившиеся цели и прикрывают перезарядку. Потом эту тактику немного изменили – штурмовые отделения разбили на пары, сдваивание в атаке теперь не только не запрещено, но и необходимо: два стрелка идут рядом друг с другом, работая право-лево, прикрывая друг друга при перезарядке, в этом случае сектор огня у каждого вдвое меньше, соответственно, меньше и время реакции на появившуюся цель, а это серьезное тактическое преимущество. Пробовали даже тактику троек, только без пулемета, когда у каждого бойца сектор обстрела всего шестьдесят градусов, но за базовую приняли именно двойки [26]. От троек отказались в связи с нехваткой людей…