Дик Френсис - Крысиные гонки

– Ох... – кашлянул он. – Послушайте, старина, спасибо. Понимаю, спасибо – это мало... – Сузившимися глазами он посмотрел на пилота “Полиплейн”, который все еще молча стоял и наблюдал за нами. – Этот подонок даже не пошевелил пальцем... Они калечили меня, а он даже не подошел... Я кричал...

– У него завтра медицинская комиссия, – перебил я Кенни.

– Будь он проклят вместе со своей комиссией!

– Если летчик каждые полгода не проходит медицинскую комиссию, ему запрещают летать. А если ему надолго запретили летать, он теряет работу на воздушном такси или, в лучшем случае, половину жалованья.

– Угу. А у вас когда медицинская комиссия?

– Меньше чем через два месяца.

Кенни засмеялся, и смех прозвучал болезненно и глухо. Он сглотнул, покачнулся и вдруг показался мне таким маленьким и слабым.

– Сейчас вам лучше пойти к врачу, – предложил я.

– Может быть... но в понедельник я должен скакать на Вольюм-Тене… Большие скачки... Если я пройду хорошо, есть возможность получить работу получше, чем у Энни Вилларс. Не хочу упускать шанс. – Он криво усмехнулся. – Жокею тоже плохо, когда спустят на землю. Понимаете, старина?

– Вы не очень-то здорово выглядите.

– К понедельнику все пройдет... Ничего не сломано, кроме, может быть, носа. Такое уже бывало. Ничего, пройдет. – Он закашлялся. – Горячая ванна. Сауна. И к понедельнику буду как новенький, благодаря вам.

– А почему бы не обратиться в полицию?

– Угу, блестящая идея! – саркастически воскликнул он. – Только представьте вопросы, которые они зададут мне! “Мистер Бейст, почему кто-то пытался искалечить вас?” – “Понимаете, офицер, я обещал провести скачку, как им надо, а этот подонок Голденберг, простите, офицер, мистер Эрик Голденберг нанял двух бандитов, чтобы отомстить мне за все упреки, какие он получил, когда я выиграл скачку вместо того, чтобы проиграть...” – “Почему вы обещали проиграть скачку, мистер Бейст?” – “Дело в том, офицер, что я делал это и раньше и заработал на этом приличные левые деньги...” – Он искоса взглянул на меня и замолчал, решив, что сказал достаточно. – Посмотрю, как буду чувствовать себя завтра, и если в понедельник смогу работать с лошадью, то забуду обо всем случившемся.

– А если они снова налетят на вас?

– Нет, – осторожно покачал он головой. – Дважды они этого не делают.

Он прошел вдоль самолета и, посмотрев на свое отражение в окне, снова вытащил платок, послюнявил и почти дочиста стер кровь с лица.

Из носа кровь больше не текла. Он осторожно ощупал его большим и указательным пальцами.

– Вроде не качается. И я не чувствую, что там скрипит. Когда у меня был перелом, там все скрипело.

Теперь, когда он стер кровь, в глаза бросалась страшная бледность, которую еще подчеркивали рыжие волосы. Но он совсем не казался огорченным.

– К понедельнику все будет в порядке. А сейчас, пожалуй, влезу в самолет и буду там сидеть... Пойдем...

Я помог Кенни взобраться в кабину. Он медленно опустился на сиденье, вовсе не походя на человека, который через сорок восемь часов будет способен участвовать в скачках.

– Послушайте... – сказал он, – я так и не спросил вас, с вами все в порядке?

– Да... Я, пожалуй, попрошу вашего пилота принести виски.

– Это будет очень здорово. Но он не пойдет. – Голос Кенни выдавал, как плохо он себе чувствует.

– Пойдет, – ответил я.

И он пошел. Британская авиация – маленький мирок. Все друг друга знают. Новости определенного рода распространяются медленно, но обязательно рано или поздно о поступке узнают все. Он понял, что последует, и даже согласился купить виски.

К тому времени, когда он хмуро принес четверть бутылки виски и картонный стаканчик со льдом, закончился последний заезд, и пассажиры маленькими группами потянулись к самолетам. Кенни уже не выглядел таким напуганным, и, когда пришли два жокея и стали возмущаться и сочувствовать ему, я вернулся к “Чероки”.

Возле самолета уже ждала Энни Вилларс, не особенно взволнованная победой Рудиментса.

– Я думала, что на этот раз вы не отойдете от самолета. – На меня повеяло арктическим холодом.

– Я не сводил с него глаз.

Она фыркнула, а я быстро осмотрел все внутри: хотел лишний раз убедиться, что после последней проверки ничего не изменилось. Внешний осмотр я провел медленнее и тщательнее. Ничего.

Удары, которые я подучил, напомнили о себе. Звон в голове перешел в давящую боль. Заныли синяки и ссадины в плечах. Солнечное сплетение и мышцы вокруг него подсказали, как чувствуют себя тяжеловесы на следующее утро после нокдауна.