Дик Френсис - Второе дыхание

В бреду умирать легче.

Я привык жить в упорядоченном мире. Беспокоиться о зарплате, о рабочих графиках. И о своей бабушке. А бабушка беспокоилась обо мне. И потому, узнав о моих намерениях, спросила:

– А это не опасно?

«Еще бы не опасно!»

– Да что ты! – ответил я. – Что в этом может быть опасного?

– Ну как же, разве не опасно летать сквозь ураган?

– Ничего со мной не случится, – сказал я. – Я вернусь.

Ну а теперь я был, считай, покойник. Я бултыхался во вздыбленном ураганным ветром море, точно тряпичная кукла. Море высасывало из глубин тонны воды и взметало их ввысь текучими горами, мчащимися быстрее лошадей на Дерби. Временами колоссальные волны возносили в небо и меня. А иногда я оказывался погребен под их массой – измученные легкие жаждали вдохнуть чего угодно, хотя спасти меня мог только воздух.

Я вдоволь наглотался карибской соли.

Ночь тянулась целую вечность, и конца ей не предвиделось. Я утратил всякое представление о том, где верх, где низ, где вода, а где воздух. Ноги и руки мало-помалу отказывались работать. Сбитый с толку мозг начал являть мне красочные видения.

Я отчетливо, как наяву, видел свою сухопутную бабушку. Ее инвалидную коляску. Ее серебряные туфли. Ее круглые встревоженные глаза и опасливые пророчества:

– Не делай этого, Перри. Мне что-то не по себе.

«Вот оно как, бабушку-то не слушаться…»

Я видел, как она говорит, и слышал ее слова, но движения губ не совпадали с голосом.

«Тону, – подумал я. – Волны все выше. Ветер все сильнее. Дышать все труднее…»

Предсмертный бред облегчает конец.

А начиналось все как шутка.

Мы с Крисом Айронсайдом были коллегами. Оба холостяки, оба тридцати одного года от роду, оба метеорологи. В тот день, о котором идет речь, мы без особого энтузиазма обнаружили, что наши отпуска в этом году частично совпадают.

В наши обязанности входило рассказывать телезрителям и радиослушателям о циклонах и перепадах атмосферного давления во всем мире. Мы работали в метеоцентре Би-би-си и вместе с несколькими другими метеорологами по очереди сообщали нации хорошие или плохие прогнозы погоды. Миллионы людей с завтрака до полуночи слышали наши голоса и видели на экране наши улыбающиеся или нахмуренные лица, так что мы нигде не могли появиться, не будучи узнанными.

Крису это нравилось. Мне когда-то тоже нравилось, но давно уже приелось. Известность имеет свои минусы.

«А вы, случайно, не?..»

«Да-да, он самый».

Отпуск я старался проводить в краях, где меня никто не знает. Неделя в Греции. Слоны в Серенгети. Вверх по Ориноко на долбленом каноэ. Небольшие приключения. Никаких рискованных авантюр. Я вел вполне упорядоченную жизнь.

Так вот, Крис ткнул пальцем в график отпусков, вывешенный на доске объявлений. Рука его дрожала от негодования.

– Октябрь-ноябрь! – сердито фыркнул он. – А ведь я просил август!

На дворе стоял январь. В августе обычно идут в отпуск те, у кого есть дети школьного возраста. Шансов получить отпуск в августе у Криса практически не было, но у него надежда нередко брала верх над здравым смыслом.

Крис отличался милой сумасшедшинкой, благодаря которой с ним было так приятно посидеть вечерком в пабе. Но, проведя как-то раз вместе с Крисом неделю у подножия Гималаев, я был искренне рад вернуться наконец в родные пенаты.

Мое имя, Перри Стюарт, стояло почти в самом конце алфавитного списка. Ниже были только Уильямс и Ятс. Я обнаружил, что имею право отгулять положенные мне десять рабочих дней в конце октября и должен вернуться на работу четвертого ноября, в канун дня Гая Фокса. Я пожал плечами и вздохнул. Год за годом мне доставалась обязанность – наверно, почетная – отвечать на животрепещущий вопрос: быть или не быть дождю вечером пятого ноября, когда небеса должны вспыхнуть россыпями многоцветных огней в память о Гае Фоксе и его неудавшемся взрыве парламента. И год за годом, если предсказанный мною ливень действительно случался, на стол мне сыпались пачки писем от возмущенных ребятишек, уверенных, что это я во всем виноват.