Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

Мой интерес к Табакову редко доходит до того, чтобы побудить меня зайти к нему еще и днем. Мне достаточно вечерних визитов с интервалом в один-два дня — не только ради нашей дружбы с его младшим двойником Черчем, и не только ради ароматных гаванских сигар, но еще и в силу того, что я не забыл о служебном задании, приведшем меня в этот город.

Предпочитаю проводить дни и, естественно, ночи в обществе Марты или бесцельно слоняясь по венским улицам. Знаю, что последнее вызвало бы у Однако приступ возмущения, но что поделаешь, такова правда: я бесцельно слоняюсь в этом средоточии многовековой культуры с прекрасными музеями, выставками, театрами и библиотеками, не говоря уж о всемирно известной Опере и соборе Святого Штефана.

«Вот так всегда, — заметил бы по такому случаю Однако. — Как пошлют кого-нибудь из наших на Запад, то почти всегда это человек, ограниченный узким кругозором своей профессии, а если говорить прямо — серая личность».

Я стараюсь не занимать слишком много места в жизни Марты, потому что ей совершенно незачем привязываться к такой перелетной птице, как я. Хотя она и ведет довольно уединенный образ жизни под надзором своего бывшего мужа, у нее есть свои интересы, лежащие в области домашнего хозяйства и косметики, — неизбежные, когда находишься между двух возрастов и стараешься выглядеть моложе, чем есть.

БМВ не создает мне больших проблем. Большей частью я держу его в садике перед домом Марты, потому что эта практика — по поводу и без повода взрывать машины — в последнее время чересчур уж распространилась. Передвигаюсь пешком, а когда устаю, сажусь выпить кофе в каком-нибудь приятном местечке, так не похожем на опостылевшие мне наши кафе из переоборудованных гаражей. Так, одним поздним утром оказываюсь в баре при отеле «Астория».

Заведение в данный момент почти полупустое. Пока колеблюсь, выбирая, какой столик занять своей персоной, замечаю в глубине помещения Сеймура. «Ну вот, — говорю себе, — снова старая история: еще одно лицо из прошлого. А подойдешь поближе — и выяснится, что обознался». Призрак из прошлого раскрывает перед собой газету, но, видя, как я вхожу в зал, поднимает глаза и, к моему удивлению, кивает мне.

— Здравствуйте, Майкл, — произносит призрак при моем приближении.

И заметив мое удивление, бросает:

— Вы стали забывать старых недругов.

— Напротив, — отвечаю, садясь за его столик. — Постоянно вижу их то тут то там, но каждый раз оказывается, что я обознался. Не так давно, в Софии, мне показалось даже, что я вижу вас.

— Неужели? И где вы меня увидели?

— В заведении с таким же названием.

— И что я делал?

— Да то же, что и здесь. По старой привычке людей из разведки, интересовались результатами своих же действий.

— И вы решили, что обознались… Я-то все еще воображаю, что жив, а вы уже причислили меня к миру призраков.

Он меланхолически качает головой и уже другим тоном спрашивает:

— Что скажете, если мы закажем по порции виски? Я давно не пил: не с кем было.

И потом, когда заказанный виски принесен, продолжает:

— Я всегда был уверен, что снова встречусь с вами, хотя и не знал, что это случится в Вене.

— А мне и в голову не могло прийти, что вы можете объявиться в Софии. И каковы ваши впечатления от города?

— Предпочту умолчать о них. Хотя, насколько я понял, раньше было хуже.

— Как посмотреть. Раньше было меньше витрин, но было чище и был определенный порядок.

— Верю. В казарме всегда чище и больше порядка.

И поскольку молчу, продолжает:

— Говорю это не для того, чтобы обидеть. Я тоже считаю, что весь этот сброд, называемый человечеством, следует приучить к несколько более строгому порядку, хотя и не казарменному.

— Вопросы о порядке и свободе, как вы знаете…

— Знаю, знаю: извечные и дискуссионные. Но, Майкл… В сущности, не знаю, должен ли я вас так называть. Полагаю, это не настоящее ваше имя.

— Конечно нет. Но я работал под столькими именами, что уже начинаю забывать, каково мое нынешнее.

— Все еще жонглируете ими?

— Я уже на пенсии.

— И вы тоже?

— Вероятно, как и все наше поколение. Говорят, профессия исчезает.

— Ну и пусть исчезает. Ведь мы с вами уже не занимаемся ею.

Он отпивает глоток, откидывается назад и вытягивает под столом ноги, эти свои бесконечно длинные ноги, которым он никак не может найти место.

— Значит, говорите, профессия исчезает?

— Так говорят.

— Но, полагаю, сами вы в эту глупость не верите.