Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

— Я хотел бы снять номер, — сообщаю я дежурному.

— На какой срок?

— На один вечер.

— На один вечер можно. Оплата вперед.

Плачу, беру ключ и поднимаюсь по лестнице, не спрашивая, какой этаж, поскольку гостиница размещается на единственном верхнем этаже — втором. Бросив беглый взгляд на доску, выясняю, что номеров здесь около дюжины. Мой находится где-то возле лестницы, где, по-видимому, шумно. Меня это устраивает: труднее будет заснуть. А делать этого мне не следует.

Интерьер настолько жалок, что даже не заслуживает описания. Воздух сперт и полон запаха нестиранного постельного белья. Какое никакое, а открытие: я до сих пор и не подозревал, что грязное постельное белье может так влиять на атмосферу. Оставляю дверь слегка приоткрытой — настолько, чтобы иметь возможность видеть все передвижения в коридоре. И принимаюсь за свое привычное занятие — ожидание.

Мое бдение начинается часов в шесть вечера и заканчивается где-то около полуночи. В это время замечаю, как по коридору проплывают полинялые джинсы Бобби. Бесшумно следую за ним. Он открывает третью по счету дверь после моей и только хочет ее закрыть изнутри, как замечает, что его действию препятствует чья-то нога. Моя. Он испуганно поднимает взгляд, узнает меня и в то самое мгновение, когда собирается закричать, ощущает своей мордой удар моего кулака.

— Отойди в сторону, — говорю. — Так-то ты встречаешь гостей.

— Да ты мне зубы выбил, — с трудом выговаривает он окровавленным ртом.

— Ну и выплюнь их, чтобы не мешали, — советую ему, запирая дверь.

Его слегка покачивает, но не похоже, что он под кайфом. Во всяком случае, не очень. Несмотря на свой неряшливый вид, Бобби относится к той аристократической касте наркоманов, которые нюхают исключительно кокаин. К тем, которые под действием наркотика становятся буйными, но быстро сникают, как тряпка, как только его действие сходит на нет.

— Садись, располагайся, — приглашаю его и толкаю к продавленному креслу.

— Ты мне зубы выбил, гад, — продолжает он, вытирая рот грязным платком.

— Это я уже слышал. Теперь хочу послушать остальное.

— Дай хоть умыться.

— Потом умоешься. Если доживешь.

Комнату попеременно заливает то красный, то фиолетовый цвет — от висящей как раз за окном неоновой вывески «Сити-бар», которая светится прерывистым светом. Как пульсация. Такая же, какую я чувствую в висках при виде этого подонка, причинившего мне столько неприятностей.

Подонок тянет время, делая вид, что оказывает себе первую помощь при помощи несвежего носового платка.

— Если будешь молчать, — предупреждаю его, — мне придется выбить тебе оставшиеся зубы.

Красный. Фиолетовый. Красный. Фиолетовый.

— Кому ты меня сдал в Цюрихе?

— Сарафу.

— Кто такой Сараф?

— Мой шеф. Раньше был компаньоном Вале.

— И почему ты меня сдал?

— Пришлось. Чего тут объяснять.

— Объяснишь. Никуда не денешься.

Красный. Фиолетовый. Красный. Фиолетовый. Когда загорается очередной красный, замечаю, что и Бобби весь красный. Того и гляди, его хватит удар.

— Ты что, делаешь только то, что тебе угодно, что ли? И я так же. Вот и все. Везде общие правила.

— Как Сараф сообщил обо мне в Софию?

— Спроси его самого. У него везде связи.

Допрос продолжается по заведенному порядку. Они намеревались подставить меня, чтобы свалить на меня вину Вале.

— Это ты организовал его побег?

— Кто же еще.

— …Чтобы потом его убили.

— А на что он им был нужен, раз не успел тебя убрать. Кроме того, он много знал. И уже много успел разболтать. А трафик надо время от времени чистить. Профилактика.

Потом спохватывается:

— А как ты догадался, что мы здесь?

— Если я раскрою все секреты — без работы останусь. И вопросы тут задаю я.

И чтобы не показаться чересчур грубым, добавляю:

— Вы свой «мерседес» невидимым, что ли, считаете? Иногда хоть перекрашивайте его.

Ухожу, но прежде чем уйти, бросаю:

— Забудь, что видел меня. Иначе — мортус.

Красный. Фиолетовый. Красный. Фиолетовый.

Похоже, выхожу на красный свет. Что поделаешь — зеленого на этом светофоре нет.

Прохладное утро. Прогуливаюсь вокруг величественного Художественно-исторического музея и время от времени поглядываю то на аллею позади здания, то на свои часы. Без пятнадцати девять.

Ровно в девять отмечаю, что Петко уже устроился на скамейке. Через минуту к нему приближается мужчина в традиционном тирольском костюме из серой ткани с зелеными отворотами и соответствующей шляпе, украшенной перышком. Он садится рядом с Петко, и между ними начинается разговор, содержание которого остается для меня тайной из-за большой удаленности от меня собеседников и уличного шума. Беседа оказывается слишком скоротечной. Когда в очередной раз выглядываю из-за музея, мужчина с перышком уже удаляется по аллее. Выжидаю, пока он исчезнет из виду, и приближаюсь к своему другу. Петко слегка наклонился на одну сторону, поглощенный чтением раскрытой на скамейке газеты. Из раны на груди по рубашке стекает на газету струйка крови. Очевидно, тиролец воспользовался глушителем. Вена — город хороших манер. Тут даже стреляют тихо, не желая никого беспокоить шумом.