Богомил Райнов - Агент, бывший в употреблении

— Понимаю — как прежде.

— Именно.

— Как во времена холодной войны.

— Не примешивай сюда политику. Я сказал «профессионально» — и точка.

И чтобы подчеркнуть смысл этого слова, начинает напоминать некоторые азбучные истины из учебника шпиона. Включая и то, как поддерживать связь через тайные и запасные явки. Те самые, о которых рассказывается в романах и которые на практике малорезультативны, поскольку в их тайну обычно оказывается посвящен третий лишний.

— Это, конечно, на те крайние случаи, о которых я упоминал. А об обычных делах позаботится водитель.

— На кой черт мне водитель?

— Для легенды. По легенде, ты — глава фирмы.

— И чем моя фирма занимается?

— Да ничем. Автомобильными запчастями. Фирма на грани разорения, но все еще фигурирует в номенклатуре. В общем, для прикрытия подходит идеально. Все документы готовы.

— А кто водитель? Тот, который меня сюда привез?

— Он самый. Хороший парень. Скромный и исполнительный.

— И какова его роль — инструктор или надзирающий?

— Не говори лишнего.

— Вы же знаете, что я привык действовать самостоятельно.

— Так впредь и будет.

— Значит, возвращаемся к урокам Усатого: «Здоровое чувство недоверия — непременное условие общей работы».

— Оставь в покое Усатого. И не пытайся ставить мне условия. Условия диктую я. Ты должен быть благодарен мне за то, что я обеспечиваю тебя помощником. Ты будешь отдавать приказы, а он — исполнять их.

Он ненадолго замолкает и бросает на меня недовольный взгляд:

— Странный ты человек, Боев. Получаешь идеальную легенду, помощника, машину, деньги. Чего тебе еще не хватает?

— Доверия.

— Да если бы я не доверял тебе, разве выпустил бы за границу? Я не хотел тебе говорить, чтобы не портить настроения, но ты должен знать: против твоего возвращения на службу было высказано немало возражений. И не только из-за твоего прошлого, но и в связи с кое-какими делами из твоего настоящего…

— Под кое-какими делами вы подразумеваете наркотики?

— Значит, тебе известно?

— Как же мне не знать, если меня вызывали на Развигора? Только вот все время задаюсь вопросом, кому понадобилось впутывать меня в столь идиотскую историю.

— Резонный вопрос, но все это уже в прошлом. В настоящий момент ситуация вокруг тебя прояснилась.

— И все-таки я продолжаю задаваться этим вопросом.

— У тебя будет достаточно времени задаваться вопросами. Но не забывай, что есть и спонтанные реакции. Если тебе под ноги бросают бомбу, ты не задаешься вопросом, кто, как и почему это сделал, — просто хватаешь ее и отбрасываешь как можно дальше от себя.

И, посмотрев на меня, чтобы убедиться, понял ли я его, продолжает:

— Кое для кого, Боев, ты настоящая бомба замедленного действия. И нет ничего удивительного в том, что они решили впутать тебя в историю с наркотиками. Особенно если учесть, что их бизнес — наркоторговля.

И, помолчав, добавляет своим обычным сухим тоном:

— Полагаю, мы закончили?

— Конечно. Хочу только спросить: если мне удастся вступить в контакт с Табаковым…

— Да?

— …И он поинтересуется, от кого я прибыл…

— Он не должен этого узнать. Если он будет считать, что ты послан кем-то конкретно, твое положение от этого будет менее весомым. Он должен видеть в тебе представителя не того или иного конкретного человека, а — целой системы. Табаков насколько хитер, настолько и примитивен: «Кто тебя послал? Манасиев? Значит, проблема в нем, и, чтобы избавиться от проблемы, надо ликвидировать Манасиева». Нет, Боев, ты не посланец Манасиева, ты представитель ограбленной Родины, нашей несчастной Болгарии!

Спустя три дня прощаюсь со своими последними друзьями — Петко, Однако и Бориславом, и под вечер пересекаю границу у Калотины. Тот же, что и некоторое время назад, приветливый кивок — и никаких формальностей.

— Будешь вести машину на умеренной скорости, — приказываю Пешо. — И не превышай ста километров без моего разрешения.

— Слушаюсь, господин начальник.

— Не называй меня начальником.

— Ясно, товарищ Боев.

— И я тебе не «товарищ».

Проезжаем Димитровград и устремляемся к этому загнивающему милому Западу, ставшему для миллионов балканских жителей заветной мечтой. Поняв, что я не склонен к разговорам, Пешо сосредоточенно всматривается в летящую навстречу светлую ленту автострады. А я разговариваю в манере Однако, то есть мысленно, сам с собой.

Ох уж эта привычка рассуждать! Профессиональное недоверие ко всему, включая самого себя? Или машинальная привычка чем-то заполнить внутреннюю пустыню одиночества? Впрочем, какая разница. Разве что только от постоянного копания в догадках и сомнениях становится тошно.