Виктор Михайлов - Бумеранг не возвращается

— Ты, Коля, мастер жилы выматывать! И кто же был этот новый владелец «Олимпии»? — спросил Никитин.

— Володя говорит, что он назвал себя Васильевым. По его описанию, это маленький, коренастый человек, в летной кожаной тужурке на молнии и теплой ушанке. Рыжеволосый, небритый, со светлыми глазами и лицом, густо залепленным веснушками. Лещук обратил внимание, что, когда рыжий сел за руль и пробовал ножной тормоз, он нажимал педаль каблуком, а носок его сапога был как бы пустым. Рыжий ему объяснил, что «обморозил пальцы, пришлось оттяпать». Вот и вся история «Олимпии», начатая подполковником Антоновым, продолженная инженером Фетисовым и законченная знатным токарем Владимиром Лещуком.

— Ты же сказал, «фезеошник»…

— То было четыре года тому назад, а теперь Лешук знатный токарь, — пояснил Гаев.

Положение запутывается, появилось новое лицо — веснушчатый человек с обмороженными ногами.

Намереваясь побродить на лыжах и к обеду вернуться в Москву, Машенька и Роггльс встретились на вокзале. День был праздничный, пассажиров много, в вагоне электрички пришлось все время стоять. Они сильно продрогли и даже по дороге на дачу, бегая наперегонки, долго не могли согреться.

Белесое, мглистое небо, подсвеченное багровым солнцем, обещало ветер. На даче было холодно и неприветливо. Машенька с ногами забралась в кресло, укрылась пледом и наблюдала за Роггльсом. Укладывая над лучиной и берестой дрова, Патрик рассказывал:

— Еще мальчишкой я жил на юге у папиного брата Эдда. Там у скотоводов я выучился многому, в том числе разжигать сырые дрова. Смотри, они сейчас вспыхнут, точно порох. — И действительно, огонек побежал под дровами, и вскоре их охватило пламя.

Наблюдая за умелыми, ловкими руками Патрика, Машенька откровенно любовалась им, и в то же время ей казалось, что Патрик чем-то взволнован, но пытается это скрыть.

— Да! — вспомнила она. — Дай, пожалуйста, сумочку, я похвастаюсь своими успехами!

Роггльс подал ей сумочку и сел рядом. Машенька достала ролик проявленной пленки и, показывая кадры негатива, поясняла:

— Смотри, Пат, это наш дом. Я фотографировала его от Устинского моста. Это ребята на санках. А это голубь мира, он сел на ствол пушки около Музея Революции, и я успела его поймать в кадр. Получился символический снимок! Вот репродукция портрета, что висит у отца в кабинете.

— Ты, действительно, Машенька, делаешь успехи, — с удовлетворением сказал Роггльс, просматривая негатив. — Когда искреннее перо журналиста подкрепляет острый глаз фотографа, получается правда такой разоблачительной силы, от которой никуда не денешься. Пока ты в совершенстве овладеешь языком, фотокамера будет твоей профессией. Дополняя друг друга, мы будем работать вместе. Ты должна каждый день по нескольку часов заниматься фотографией. У нас, Машенька, остается мало времени, очень мало, — подчеркнул он.

— Я только не понимаю, Пат, почему ты настаиваешь на том, чтобы я работала этой «игрушкой». У моего «Фэдика» больше кадр, и он вернее в работе.

— Научившись работать этой камерой, ты легко овладеешь другой. Кроме того, у «Минокса» есть одно огромное преимущество. Камера меньше твоей пудреницы и легко умещается в сумочке. С такой «игрушкой» можно проникнуть всюду. Фотокорреспондентов у нас много, конкуренция бешеная, с фотокамерой почти никуда нельзя попасть, молодчики из частных агентств оберегают от репортерского глаза все то, что скрывается за «буржуазной моралью» и «частной инициативой». Помнишь, я тебе, Машенька, как-то говорил, что эта камера имеет свою историю?

— Да, помню. Ты обещал рассказать.

— Эта камера была у корреспондента Джо Сендерса. Спрятав «Минокс» под стельку в каблук туфли, Джо прошел рентгеноосмотр и проник в окружную тюрьму Спикенбурга в качестве свидетеля казни гангстера Билли Форбса. Сделав снимок в момент казни, Джо разоблачил подмену. За крупную взятку Форбс оказался на свободе, а вместо него был казнен парень, укравший из кладовки фермера кусок объеденного крысами бекона.

— Какой материал для повести! Гангстер, профессиональный грабитель и убийца, на свободе, а нищий, голодный человек, укравший кусочек свинины, — на электрическом стуле!

— Нет, Машенька, это не тема для моей повести. Мои замыслы шире и значительнее! — сказал Роггльс и, достав блокнот, прочел:

— «…Понятно, что «всю правду» в печати рассказать и нельзя, но как насчет того, чтобы рассказать только правду?» Это писал О'Генри — мой любимый писатель. О'Генри хотел сказать правду о буржуазном обществе устами человека, оказавшегося на необитаемом острове среди океана, без всякой надежды выбраться оттуда. О'Генри не удалось осуществить этот замысел, и мне хочется сделать это за него…