Виктор Михайлов - Бумеранг не возвращается

Выслушав Крылова, Анастасия Григорьевна тяжело вздохнула, подумала и, резко опустив ребро ладони на стол, точно разрубая гордиев узел, сказала:

— Если правды хочешь, Андрей Дмитриевич, изволь. То, что ты узнал об этом не от родной дочери, а от Любы, — виноват ты сам. Тебя самолюбие заело. Ты видел, что с дочерью неладно? Видел! «На сердце нельзя в сапожищах!», говоришь, в сапожищах не надо, а вообще-то надо, да еще как надо! Она не маленькая, понимает, куда эта любовь приведет, а все же любит. Я ее за эту, за ее любовь уважать больше стала. Сильный у нее характер. Ты думаешь, она на красоту его польстилась?

Шубина, взяв со стола книгу Роггльса, некоторое время рассматривала его портрет на обложке, затем решительно сказала:

— Нет, Андрей Дмитриевич, «она его за муки полюбила». Так, кажется, у Шекспира говорится.

Машенька пришла домой в первом часу ночи. Услышав голоса за дверью отцовского кабинета, стараясь не шуметь, она прошла в свою комнату, не зажигая свет разделась и легла в постель.

Концерт кончился в одиннадцать часов. С улицы Герцена они пошли пешком и больше часа молча гуляли по набережной. Концерт, особенно заключительная его часть, Пятая симфония, произвел на них обоих такое впечатление, что говорить не хотелось. Казалось, что все было сказано, и лучше, сильнее не скажешь. Судьба властно стучалась у порога ее жизни.

Машенька долго лежала с открытыми глазами, слушая приглушенный голос отца за стеной. Незаметно, крадучись к ней подбирался сон…

Низкий, грудной голос отца переходит в гул литавр. Тревожные звуки литавр все нарастают, предупреждая о надвигающейся опасности, об ударах неотвратимой, грозной судьбы. Она и Патрик медленно сходят по трапу на берег Марсонвиля. Слева от них бронзовые Марс и Меркурий, такие, какими их описал Патрик в своих ярких рассказах о родине.

Пустынно и безлюдно в гавани. Только цепь полицейских с наручниками в руках, а за ними молчаливые и уродливые громады Марсонвиля.

Тревожно звучат литавры, точно глухие удары крови в висках… Но вот скрипки, сперва едва слышно, затем все сильнее и явственней пронизывают звуки литавр… Патрик сидит у стола рядом с ней. Их руки в стальных наручниках. Слепящие прожекторы направлены на их глаза… Из темноты они слышат голос сухой, точно скрип дерева на ветру: «Скажите, что это неправда!» Прожекторы придвигаются ближе, Машенька чувствует их испепеляющий жар… Все более взволнованно и тревожно скрипки пронизывают рокот литавр, в их звуках все яснее слышится радость победы… И снова тема судьбы тревожно звучит в оркестре, и снова они в комнате и голубой квадрат окна заключен в тяжелую решетку. Скованные вместе одной цепью, они стоят долго, быть может, несколько дней, их ноги отекли, и тяжелая дремота клонит их веки, точно налитые свинцом… Перед ними в кресле грузный человек без пиджака в подтяжках, он шумно наливает содовую из сифона в бокал и пьет… Ах, как хочется пить!.. Еще больше — опуститься на колени, на пол, и спать, спать… — Стенд ап! [7] Встать! (англ.) — без интонаций, смертельно устав сам от этой пытки, говорит человек в кресле. Машенька не опустится на колени! «Русские никогда и ни перед кем не становились на колени!» — думает девушка и незаметно пожимает руку Патрика. Гремят их цепи гулким звоном меди… в медных инструментах ей слышится сила и мужество, и вот, подхваченная всем оркестром, героическая и торжествующая, звучит тема победы…

Машенька просыпается. Девушку поражает окружающая ее тишина, затем она слышит, как в комнате отца протяжно и грустно бьют часы. Три часа ночи. Тихо. Изредка потрескивает паркет. Машенька закрывает глаза и засыпает вновь.

Округлые, мягкие очертания Уральских гор, незаметно переходящих в равнину, хрустальная гладь горного озера и вековой сосновый бор побудили построить здесь дома для инженерно-технических работников завода. Поселок назвали Заозерный; его маленькие одноэтажные домики, крытые шифером, вытянулись длинной лентой меж берегом озера и асфальтированным шоссе, связывающим поселок с заводом.

И, как ни кажется это странным, именно здесь, в Заозерном, расположенном далеко от завода и от города, после дополнительных указаний полковника Каширина, удалось запеленговать станцию, передававшую в эфир криптограмму, записанную Жбанковым.

Дело «Неизвестный передатчик 777» было поручено капитану Ржанову. Получив данные пеленга, Ржанов оказался перед сложной необходимостью определить, в котором из ста восемнадцати домов поселка Заозерный находится корреспондент Эбергарда Ценсера.