Вадим Долгий (Сухачевский) - Декамерон 1914

…………………………………………………………………<���…> мы же с профессором Финикуиди тем временем играли в шахматы. Семипалатников, Грыжеедов, Кокандов и Львовский, стоя по сторонам, наблюдали за нашей игрой. Инженер Шумский похрапывал, лежа там же, в гостиной, на кушетке.

Вообще-то я играю весьма недурственно, однако тут мысли мои витали где-то на отдалении, я допускал одну промашку за другой, и наконец профессор, объявив мне шах, сказал:

– М-да, в такой позиции господин Ласкер на вашем месте, пожалуй, уже сдался бы.

– Да, да, сдаюсь, – поспешил согласиться я.

– Еще одну партию?

– Как-нибудь в другой раз, нынче я, право, как-то не в форме.

– Понимаю, – кивнул профессор. – Я, знаете ли, тоже чувствую себя не в своей тарелке после случившегося, все думаю…

– О призраке этом?.. Как бишь его, черт?!..

– Вот уж в мыслях не было держать в голове! Призраки, как известно, – объекты, в природе не существующие, посему и раздумывать о них – пустое… На душе, однако, тревожно, правда, по совсем иной причине.

– По какой же? – полюбопытствовал Кокандов.

– Да тревожно и зыбко нынче все на планиде нашей, крутящейся в мироздании. При нашей нынешней оторванности от мира, остается лишь гадать, что там … – он махнул рукой на пейзаж за окном, – что там сейчас происходит. Неспокойно, ох, неспокойно вступаем мы в завершение Эры Рыб!..

Грыжеедов прокашлялся, затем сказал:

– Осмелюсь вставить… Вы, конечно, человек университетский, не мне чета, касательно ваших «эр» ничего не смыслю, могу опираться лишь на здравое чувство. Так вот, оно мне говорит: ничего там плохого не происходит, и движемся мы исключительно к лучшему.

– О да! Все к лучшему в этом лучшем из миров! – иронически отозвался профессор. – Вы мне напоминаете господина Панглоса 13 13 Персонаж философской повести Вольтера «Кандид». .

– Виноват, с этим господином не знаком-с, но если бы он при мне произнес эти слова, то я не стал бы ему возражать. Видит Господь – хоть мы и наша матушка Россия в достатке натерпелись уже всяческого, но теперь притихло все на долгое-долгое время, и в обозримом будущем не ждут нас ни войны, ни эти, ну их к лешему, революции.

– Да, бытует и подобное мнение, – кивнул Финикуиди. – Профессор Менделеев из Петербурга… мы с ним как раз на эту тему беседовали незадолго до его смерти… так вот, он даже, знаете ли, прогноз составил на случай столь благоприятного развития. По его подсчетам, в этом случае к началу Эры Водолея, лет, стало быть, менее, чем через сто, население нашего отечества превысит миллиард (каково?!), а по промышленному производству мы превзойдем не то что какие-то там Североамериканские штаты, но даже Францию, и даже самою Великобританию.

Грыжеедов воскликнул:

– А что! И переплюнем, непременно переплюнем! Верю я в нашу Россию-матушку! Да Россия, если ей только не мешать…

Господин Семипалатников улыбнулся своей надменной улыбкой – трудно определить, то ли в знак согласия с этими словами, то ли внутренне отторгая их, а Финикуиди сказал:

– Вот и покойный профессор Менделеев тоже верил, да и подсчеты его были, в сущности, верны… Коли бы только не одно маленькое «если»: если до тех пор не случится ни войн, ни революций, то есть если вас, Прохор Васильевич, не обманывает ваш достохвальный оптимизм. Кстати, на чем сей оптимизм у вас зиждется, любопытно было бы знать.

– Вы о чем конкреКтно , о войнах или же о революциях?

– «КонкреКтно» – о революциях, – по-прежнему глядя на него с насмешкой, пояснил Семипалатников.

– Да очень просто! Натерпелись уже! Будет! «Довольно!» – сказала Россия! Только-только начинаем жить по-правильному, это после реформы покойного Петра Аркадьевича 14 14 Столыпина. даже в глухих деревнях понимают: возьмись за дело – и без всяких революций будет дадено тебе всё. Хоть бы взять к примеру (уж простите великодушно) вашего покорного слугу… Я ведь в девятьсот седьмом годе с десятка пирожков в день начинал, продавал их по деньге 15 15 ½ копейки. за штукую, за вычетом расходов, две с половиной копейки был весь мой навар в день. Только я эти копеечки не пропивал, не проедал, а пускал дальше в дело, – и что? Уже через месяц продавал по сотне в день. А через год про пирожки «От Жерома» знала уж вся Губерния!

– От… простите… кого?.. – не понял Львовский.

– Ну это я так назвал. Сами понимаете: для благозвучности.

Конечно, Львовский, по природной глупости, не смог промолчать.