Вадим Долгий (Сухачевский) - Декамерон 1914

Повисшую тишину снова нарушил господин Львовский.

– Кстати, господа, – сказал он, – в моей комнате, кажется, тоже какой-то… как его там?.. Беяз Шаула (гы-гы!) побывал. Вот, посмотрите-ка. – С этими словами он достал из кармана какой-то темный стеклянный бутылек.

– Что это? – спросила княгиня.

– Не могу знать, ибо, даю слово – сей предмет не мой, и как он очутился у меня, я ведать не ведаю. Тут на нем что-то написано, но… я не могу понять.

– Дайте-ка сюда, – попросил профессор Финикуиди и прочел: – Оculus guttis. Что означает всего-навсего – капли для глаз.

– С роду ничем подобным не пользовался! – воскликнул Львовский. – С глазами у меня, тьфу-тьфу, все в полном порядке.

– К тому же флакон пуст, – сказал Финикуиди.

– Где вы это нашли? – спросил я.

– Представьте себе, в кармане собственного пиджака. Вот этого самого. Утром стал надевать, а там, в кармане, что-то… Я этот пиджак в последний раз только позавчера надевал, в тот день, когда несчастный господин Сипяго… – Он примолк.

– Да, мы еще мало знаем о мире темных сил, – изрекла многознающая госпожа Дробышевская, а настроенная более практично госпожа Евгеньева сказала:

– При известной ловкости рук кто-то мог вам и на ходу положить. Вы могли и не заметить, когда вечером разоблачались, не так ли?

– В сущности, вполне мог, в тот вечер, признаться, вина выпил с господином Шумским. Но если кто-то подсунул – то, спрашивается, зачем?

– Ну а вы-то как полагаете?

– Да, собственно, ничего я даже и не полагаю. Вот, думаю, господин профессор определит, что там было, для того и прихватил с собой. Вы ведь, кажется, химик, профессор? – обратился он к Финикуиди.

– Ну-ка, попробуем, – сказал профессор. – Дайте-ка сюда… Вообще-то для определения нужны колбы, реактивы; но… можно и проще… – С этими словами он взял со стола уксус, накапал немного во флакон, встряхнул его, затем произнес: – М-да, тут было все что угодно, но точно не глазные капли. Как мне не хватает моей химической лаборатории!

– Уж случаем не яд ли?! – испугалась госпожа Евгеньева и отодвинула от себя подальше бокал с минеральной водой.

Купец Грыжеедов, уже было собиравшийся запить сельтерской водой проглоченный ломоть осетрины, тоже поставил на место свой бокал. У остальных вид был такой, точно увидели проползающую змею.

Профессор не стал никого успокаивать.

– Не знаю, не знаю… – проговорил он. – Была б лаборатория – тогда бы… В здешних условиях не могу даже сделать пробы на заурядный арсеникум?

– На что-с? – насторожился Грыжеедов.

– На арсеникум, в быту называемый мышьяком.

– Дуня! – прервала его рассуждения Амалия Фридриховна. – Ты чем мышей травишь? Этим самым… арсеникумом?

– Мне такое и повторить-то.. Не-е, я их – порошком. Я его в аптеке в прошлом годе покупала. Да уж давно и не травила – с первого же разу мыши передохли все…

Тем временем профессор, чиркнув спичкой, стал нагревать флакон.

– Нет, во всяком случае, не арсеникум, – наконец заключил он.

Более, однако, никто из присутствующих не прикоснулся ни к еде, ни к питью.

– Так ты говоришь, инженер Шумский никак не отозвался на стук? – настороженно спросила княгиня горничную.

Та лишь покачала головой.

На какое-то время над столом повисла напряженная тишина.

– Иди постучи погромче, – приказала Амалия Фридриховна. – А если не отзовется – что ж, тогда будем ломать дверь.

И в этот самый момент…

– А вот и я! – послышался из темной прихожей разбитной голос, как у циркового гаера. – Прошу вели… вилле… великодушно простить за опоздание…

С этими словами в гостиную вступил никто иной, как господин Шумский. И хотя он едва передвигал ноги, но был вполне себе жив и даже здоров, если не считать того, что был он, совершенно очевидно, пьян, причем пьян что называется до чертиков.

– Дает инженер! В стельку наклюкался! – резюмировала его появление Ми

– Мне пок-казалось, вы тут что-то хотели л-ломать? – обрушившись в кресло, спросил Шумский. – Это вполне даже можно! Только чур, я командую, п-поскольку я – инженер! Итак, что л-ломать будем, господа? Л-ломать – дело хорошее. Ломать – не строить!

Ему долго объясняли, что ничего, слава Богу, ломать уже не надобно, а он все хорохорился и рвался в бой, с трудом удалось его угомонить и усадить в кресло. Но вообще-то все искренне радовались его появлению, ибо это и впрямь было первое радостное событие за все утро.

– – —

…………………………………………………………………………………………………….