Лен Дейтон - В Париже дорого умирать

Это и впрямь был склеп, вот что самое поразительное.

— Это и впрямь склеп, — проговорил я.

— Да, — ответила Мария. — Так и есть.

— А вы-то что здесь делаете? — С идеей, что в склепе очутился я, еще можно было смириться.

— Везу вас назад, — ответила она. — Я пыталась вытащить вас наружу, но вы слишком тяжелый. Сколько вы весите?

— Понятия не имею, — ответил я. — А что вообще произошло?

— Датт вас допросил, — ответила она. — Теперь мы можем уйти.

— Сейчас я вам покажу, кто уходит. — Я твердо вознамерился отыскать Датта и закончить упражнение с пепельницей. Я спрыгнул с жесткой лавки, чтобы распахнуть тяжелые двери склепа. Впечатление было такое, будто спускаюсь по несуществующей лестнице, и, добравшись до двери, я оказался на сыром полу — ноги подкосились.

— Не думала, что вы сможете дойти так далеко, — сказала Мария, подойдя ко мне. Я с благодарностью принял ее руку и с трудом поднялся, цепляясь за дверь. Шаг за шагом мы медленно двинулись вперед, мимо полки, щипцов и тисков, холодного очага с валяющимися возле него клеймами.

— Кто здесь живет? Франкенштейн?

— Тсс! Поберегите силы для ходьбы, — сказал Мария.

— Мне приснился кошмар, — сказал я. Это наверняка же был кошмарный сон о предательстве и неизбежной гибели.

— Знаю. Не думайте об этом.

Рассветное небо было бледным, будто мои ночные пиявки высосали из него всю кровь.

— Рассвет должен быть алым, — сообщил я Марии.

— Вы и сами выглядите не лучшим образом, — ответила она, помогая сесть в машину.

Отъехав на пару кварталов от дома, она припарковала машину под деревьями среди поломанных автомобилей, которые засоряют город, и включила обогреватель. Теплый воздух согрел мои конечности.

— Вы живете один? — спросила она.

— Это что, предложение?

— Вы не в том состоянии, чтобы находиться одному.

— Согласен. — Я никак не мог стряхнуть с себя отупляющий страх, и голос Марии доносился до меня, как в том самом кошмаре.

— Я отвезу вас к себе, это неподалеку.

— Ладно, — согласился я. — Уверен, оно того стоит.

— Стоит-стоит. Трехзвездочная еда и выпивка. Как насчет croque-monsieur и стаканчика виски?

— Croque-monsieur подойдет, — согласился я.

— А в паре с виски будет еще лучше, — без улыбки ответила она, нажав на акселератор. Мотор загудел, и машина рванула вперед, как кровь по моим оживающим конечностям.

Мария следила за дорогой, моргая фарами на каждом перекрестке, и врубала на свободных участках такую скорость, что спидометр зашкаливало. Она любила свою машину, нежно поглаживала руль и восхищалась ею. И, как опытный любовник, ласково побуждала ее подчиняться без малейших усилий. Она на большой скорости вылетела на Елисейские поля, двинулась вдоль Сены по северной стороне и скоро добралась до Ле-Аль. Последние пижоны уже покончили с луковым супом, и теперь тут разгружали грузовики. Грузчики работали как проклятые, перетаскивая коробки с овощами и ящики с рыбой. Водители грузовиков вылезли из кабин и отправились проведать публичные дома, изобилующие на улочках вокруг площади Невинных. В узеньких желтых дверных проемах толпились размалеванные шлюхи и спорящие мужчины в синих спецовках. Мария аккуратно вела машину по узким улочкам.

— Бывали раньше в этом районе? — спросила она.

— Нет, — ответил я, потому что возникло ощущение, будто она ждет именно такого ответа. У меня вообще сложилось впечатление, что ей доставляет какое-то странное удовольствие везти меня к себе именно этим путем.

— Десять новых франков, — кивнула она на двух девиц, стоявших у уличного кафе. — Можно сторговаться за семь.

— За обеих?

— Ну, наверное, франков двенадцать, если захотите сразу обеих. За стриптиз больше.

Она обернулась ко мне.

— Шокированы?

— Я шокирован лишь тем, что вы хотите меня шокировать.

Она закусила губу, свернула на бульвар Севастополь и быстро покинула квартал. Заговорила снова она минуты через три:

— Вы мне подходите.

Я не был уверен в ее правоте, но спорить не стал.

В такую рань улица, где жила Мария, несколько отличалась от прочих парижских улиц. Ставни были плотно закрыты, и нигде не было видно ни части оконного стекла, ни кусочка занавески. Стены бесцветные и невзрачные, словно в каждом доме оплакивали по покойнику. Статус старых кривых улочек Парижа можно было определить лишь по маркам автомобилей, припаркованных вдоль сточных канав. Здесь блестящие новые «ягуары», «бьюики» и «мерсы» превалировали над «рено», сморщенными «ситроенами» и потертыми «дофинами».