Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

Разрывы и стрельба в лесу прекратились. Газа тоже не чувствовалось. Газ донесло до того места на дороге, где они с этим человеком без лица долго кричали и размахивали руками, но в разреженном состоянии. Он вызвал лишь кашель и слабую резь в глазах. Лева принялся с жаром объяснять, главным образом, с помощью жестов, что их немецкий отряд посчитал, что в лесу одни русские, вот и перестарались, дескать. Лева показывал противогаз, водил пальцем под словом «Detschland». А потом финн поверил, согласился и пошел за Левой к их, то есть немецкому, отряду.

А если они напорются на его, финна, товарищей, подумалось Леве сейчас, на лесной лыжне? Ответом на его невысказанный вопрос стал крик на чистом русском языке:

— Лева, это ты, что ли?

Оба — и сержант Коган, и финский стрелок — оглянулись на крик.

— А это что за хмырь с тобой? — Сверху, оттолкнувшись палками, к ним заскользил по склону капитан Хромов.

Хромов узнал Леву по фигуре и по карабину с набалдашником, по манере передвигаться на лыжах, на которую успел насмотреться за последние дни. С узнаванием в условиях снежной войны дело обстояло непросто. Все в одинаковой маскировке без знаков отличия, да еще и оружие одинаковое. Но Леву-то трудно было как раз не опознать, даже со спины.

Сержант Коган увидел Хромова. И увидел, как поднимается ствол «Суоми» в руках финского стрелка. Лева прыжком развернул лыжи, толкнулся палками, выдернул их тут же из снега, вскидывая, и остриями лыжных палок, похожими на копейные острия, ударил в обмотанный белой марлей пистолет-пулемет. Отклоненная очередь прошла над плечом затормозившего разворотом капитана Хромова и ушла вбок, отряхивая с еловых и сосновых ветвей снежные шапки. Левины лыжи наехали на лыжи финна, а Левины руки, с которых свисали продетые в кожаные петли палки, в кожух «Суоми». В кожух, обмотанный марлей, в которой были проделаны продольные отверстия. Финн, зарычав под подшлемником, рванул пистолет-пулемет в сторону, пытаясь освободить его от чужих рук, и это ему удалось.

Когда ствол выскользнул из перчаток, Лева (не продумывая свои действия, ни о чем не думая вообще, неизвестно по каким причинам так поступая, каким рефлексам подчиняясь) обхватил финна за пояс, словно собирался провести бросок через бедро по правилам французской борьбы, и увлек противника за собой вниз по снежному склону. Увлек под очередь из «Суоми», под очередь, вспоровшую сначала небеса, потом продырявившую хвою и стволы и захлебнувшуюся в снегу.

Хромов, не пытаясь пока состыковывать события в логический ряд, понесся вниз к слившимся в клубок и утонувшим в сугробе телам. Разбрасывая лыжи, как коньки на льду, в разные стороны, Хромов вытянул кисти из петель, отбросил палки, рванул — полетели пуговицы — маскировочную куртку и выдернул из-под нее финский нож. Возле барахтающихся в снегу людей капитан госбезопасности упал на колени, сгреб ладонью белую ткань чьей-то куртки и занес финку. Но чья спина сейчас наверху он не понял — головы борющихся ушли под снег. Хромов перевел взгляд на ноги. И увидел задравшуюся штанину, обнажившую валенок. Эту ногу обвивала другая, оканчивавшаяся лыжным ботинком. Здесь сомневаться не приходилось. Хромов всадил лезвие в голень человека в ботинках.

Вой — и из поднятой боровшимися пурги поднимается, протягивая руку к ране, человек в закрывающем лицо подшлемнике. Хромов, выдернув нож, снова всаживает его, уже в бедро. И снова вытаскивает. И убирает в ножны.

— Лева, выбирайся оттуда! Живее! — Хромов скинул винтовку, передернул затвор.

Сержант Коган просто откатывается по снегу на метр в сторону и лежит на спине, носы его лыж торчат из сугробов. А финн, управившись с первым шоком, услышав лязг затвора и увидев винтовку, шарит в снегу в поисках «Суоми».

— Не надо, товарищ капитан! — кричит Лева, — В плен… — он пытается опереться и подняться, не получается. — В плен возьмем. Зачем?!

— Война, товарищ сержант, — говорит Хромов и вдавливает спусковой крючок…

Выведенные из окружения, исхудавшие, обросшие, обмороженные красноармейцы сидели кто на поленьях, заготовленных для костра, кто на тряпках, брошенных на землю, кто прямо на снегу. В их лицах счастье боролось с неверием. В лицах девятнадцати выживших, девятнадцати из трехсот сорока семи бойцов 76 танкового батальона. Пятнадцать вышли сами, четверых вынесли. Над деревьями, если взглянуть в сторону пройденного поля, можно было заметить цветные клочья второй дымовой завесы, под прикрытием которой выходили из деревни.