Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

Первую предназначавшуюся им гранату они обнаружили, когда солнце еще не село. Правда, это стоило сломанной лыжи и нескольких ушибов.

Лыжня, по-змеиному пресмыкаясь, повторяла рельеф местности. Путь проходил в основном по равнине, лишь изредка приходилось преодолевать невысокие подъемы и спуски. Эти вздутия на земной поверхности не дотягивали до звания гор и холмов. Так, горушки, холмики. Реку они так и не пересекли, и делалось очевидным, что и не пересекут, путь уверенно забирал в сторону от замерзшего водного потока.

На одном из спусков (это был овраг с пологими откосами, поросший мелким ельником) едущий впереди Шепелева красноармеец Попов, уже набравший на наклоне скорость, вдруг затормозил «утюгом», сведя концы лыж, сел назад, разбросал палки в стороны и зарыл руки в снег. Капитан, чтоб не врезаться в него, свернул в ельник и упал на мелкую колючую поросль, сбивая с нее снег и окутывая себя белой пудрой. Выбравшись оттуда, Шепелев увидел, что Лева лежит поперек лыжни, на том месте, с которого свернул с трассы капитан и одна лыжа у него сломана. Удачнее всех вывернулся лыжник Ильинский. Заметив, что происходит внизу, он начал медленно притормаживать, а перед упавшим сержантом Коганом не без изящества развернулся, как это делают горнолыжники. Зато досталось Жоху. Он тоже оказался в сугробе и при этом болезненно ударился локтем о собственную же винтовку. Хорошо хоть пятеро не успели столкнуть себя с верха оврага.

Происшествие, которое, будь происходящее загородной зимней прогулкой, могло вызвать смех и подначки, вызвало ругань и вопросы, а потом молчание и затаенную тревогу. Потом, это когда Попов, расстегнув ремешки креплений на своих лыжах, шагнул с них в снег и сразу до бедер утонул в сугробе. С трудом выдергивая ноги из снежной трясины, затем высоко задирая их, чтобы сделать шаг, он направился в сторону от лыжни. При этом он внимательно водил взглядом по сугробам.

— Что там? — капитан стоял возле брошенных Поповым лыж, отряхивая себя.

— Проволока, — ответил бывший охотник с таким безразличием, будто ожидал найти в этом овраге именно проволоку.

— Граната, — сказал он секунду спустя, когда наклонился к самому снегу и всмотрелся во что-то под кривобокой елью с пышными «шапками» на хвое.

— А почему ж не видно чужих следов? — рядом с капитаном стоял уже лыжник Ильинский. — Когда привязывали, они же сходили с лыжни.

— Припорошили, — расслышав, дал пояснение бывший охотник. — Веточкой замели. А все равно заметно.

— С лап снег посбивали, — с осуждением добавил Попов. — Ладно, крюка дадим, обойдем эту ловушку. Идите за мной…

После этого с горок спускались уже по-другому. Не скользили лихо, зажав палки под мышками, а поперечным шагом «лесенка», медленно переступая по снегу, добирались до ровного места. Если раньше спуски приносили хоть и короткий, но отдых, то теперь строго наоборот — дополнительную трудность.

Другие гранаты Попов обнаружил позже, когда они продолжали движение по ночному лесу.

Когда совсем стемнело и еще не взошла луна, они сделали свою самую длительную остановку. К концу которой окончательно промерзли.

— А ты, старшина, балакал, что дрыхнуть в лесу будем лучше, чем с бабой в койке? — Жох толкнул старшину в бок. Леонид курил папиросы одну за другой, утверждая, что дым согревает изнутри. Курил он ленинградский «Север», финские папиросы ему не понравились, кислят, он их припас на черный день.

— Будешь, будешь, парень, — успокаивал старшина Зотов. — Знаешь, как это делается? Находишь, где снегу побольше, например, в ложбине. Вырываешь пещеру, застилаешь ее лапником, лапником же укрываешься, милое дело. Костер можно даже сообразить в пещерке, во как!

— Чует мое сердце, что придется соображать твой костер, так его семнадцать, — зло сплюнул Жох.

Вынужденный перерыв заморозил всех, но принес отдых ногам. А они уже гудели не хуже проводов. Когда они до этого вынужденно или по приказу командира «Перекур, две минуты» останавливались, Лева валился боком на снег. Ровно через две минуты, капитан командовал подъем. Лева знал, что если сержант Коган не поднимется, то его на себе не потащат и даже не будут, собравшись вокруг, уговаривать найти в себе силы. Он просто и буднично останется на снегу посреди карельского леса. Но никто не знал, чего стоило сержанту Когану каждый раз все-таки подниматься.

Потом они снова вышли на лыжню. Луна была ущербной, но, главное, что была. При ее свете, погрузившем лес в декорации рождественских историй о нечистой силе, они заскользил по снежным колеям. Хотя они, пожалуй, не скользили уже, а переставляли лыжи шагом. Из опасения перед новыми сюрпризами. А раз встретился один, ждут и другие.