Александр Логачев - Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

Попов уверил, что фонарик включать «лишне будет», он и так разберет, что надо. Бывший охотник держался сейчас метрах в тридцати впереди остальных. Чтобы, если уж выйдет недогляд, погиб бы всего один из отряда. Он сам предложил такой порядок движения, а командир согласился, что это разумно. И сам Попов настоял, чтобы впереди шел именно он.

В том, что Попов во тьме видит, как кошак, капитан убедился. Убеждало уже то, что Попов был все еще жив. Убеждало то, что он обнаружил проволоки, натянутые поперек лыжной тропы и готовые привести в действие ручные гранаты.

Без Попова им пришлось бы туго. «Впору бы упрекать себя, — подумал капитан, — что ж это я пустился в авантюру, не имея к ней никакой подготовки. Но я, в общем-то, никогда не надеялся только на собственные силы». Его, капитана Шепелева, сила, наверное, и заключается в том, чтобы умело подобрать людей, подчинять их своей волей, заставлять их отдавать поставленной задаче весь свой физический, умственный и душевный боезапас. И не могло не быть в его отряде Попова. Ну, звали бы его разве по-другому, но нашел бы капитан охотника, рыболова, таежника, северянина… что-нибудь еще. Заполнил бы позицию. А вы говорите «авантюра».

Капитан вспомнил, как незадолго перед новогодними праздниками присутствовал он на собрании партактива города в Смольном. Не в качестве охраны мероприятия, а в качестве приглашенного. Докладчики говорили о разном и о финской войне тоже, которую с трибун, как и в газетах, называли «военным конфликтом». Один из комиссаров, прибывших с фронта, просил их, «коммунистов тыла», не формировать отряды добровольцев из одних лишь спортсменов. И объяснил почему. Гибнут быстро. Потому что боевой подготовки им не хватает, а самоуверенности через край. «Взять лыжников наших. Быстро бегают, быстрее белофиннов, прыгают на лыжах, ползают с лыжами по деревьям, но безрассудны и неосторожны, и это приводит к неоправданным потерям. Или стрелки-ворошиловцы. Поразит метким выстрелом белофинна, но не меняет позиции, не умеет укрываться и его быстро находит пуля или граната врага».

«Да, прав Сталин, — подытожил капитан, — кадры решают все».

Мысль капитана под скрип снега под лыжами перешла на новогодние праздники. Нельзя сказать, что сороковой год в Ленинграде встретили весело. Из магазинов исчезли многие продукты, выстраивались длинные очереди, вновь появились карточки [24] В частности были введены талоны на водку. .

И лично для него, капитана Шепелева, праздничная ночь не стала праздником. Он напросился на дежурство в управлении, осчастливил подменой лейтенанта Омари Гвазава, чтобы не сидеть дома в одиночестве. Из скрасивших ночь моментов можно припомнить разве распитую с Хромовым водку в Хромовском кабинете. Как встретишь, так и проживешь. И что теперь прикажете ждать от сорокового года: скуки, пьянства или непременного присутствия рядом капитана Хромова. Сейчас-то он тут, за спиной, скрипит лыжами шестым по счету.

Тянулась за ними следом ущербная луна, петляла лыжня, огибая густые заросли, скопления деревьев и кустов. Зимний лес казался вымершим. Ни звука ниоткуда. Разве доносились отзвуки выстрелов, но очень далеких.

Мороз, видимо, усилился и прихватывал лицо через вязаный подшлемник. Мерзли пальцы с наружной стороны, там, где на них натягивалась кожа перчаток, утепленных собачьим мехом. (В том, что на руках, старшина милостиво допустил вольницу. Не возражал ни против однопалых рукавиц, под которыми находились вязаные перчатки, ни против «трехпалок», ни против капитанов Хромова и Шепелева черных кожаных пятипалых перчаток на собачьем меху).

Приходилось растираться. Старшина наказывал строго. Для того чтобы вколотить в их головы всю важность своих слов, густо сдабривал речь отборным, затейливым матом. До того ни слова не употребил, а тут разошелся. Да еще как разошелся, чтобы отложилось в умах и печенках то, что он скажет. А сказал… приказал он при первых признаках обморожения тереть прихваченную морозом кожу изо всех сил. Растирать рукавицами, голыми руками, снегом, вязаным подшлемником. Тереть с тем усердием, с каким обхаживаешь бабу. Тереть до боли, пока кожа не запылает огнем. Обморозиться для нас, сказал он, однохерственно, что словить финскую пулю. А то еще хуже, мучений больше будет.

И капитан водил, беспощадно надавливая, подшлемником по лицу, поочередно высвобождал руки из петель лыжных палок и отогревал за пазухой. В общем, занятий хватало. А тут еще смотри вперед и под ноги…