Ростислав Самбук - Ювелир с улицы Капуцинов

— Хороша штучка, не правда ли? — услышал. Оглянулся недовольный, и вдруг лицо растянулось в насильственной улыбке: знакомый унтерштурмфюрер из гестапо.

— Вы думаете? — спросил Сливинский безразличным тоном. — Возможно… Не обратил внимания…

— А почему же вы тут торчите? Неужели только потому, что собирались меня пригласить закусить с вами?..

— Зайдемте, — покорно согласился Сливинский. Все равно девушки уже не видать — исчезла в толпе.

На другой день пан Модест проснулся поздно, с тяжелой после вчерашнего пьянства головой. Черт бы побрал этого унтерштурмфюрера — и откуда только он взялся? Просидели в ресторане до полуночи, пили водку с пивом, а это для пана Модеста смерть. Мучила изжога. Противно было смотреть и на зеленый каштан за окном, и на солнечные блики, игравшие на стекле стеллажей, и на портреты женщин на стенах. Даже они выглядели хмуро и вульгарно. А панна Ядзя, которая обольстительно улыбалась, опершись подбородком на колени, казалась ему сейчас просто уличной девкой.

Повернулся спиной к стене и застонал. Стало так жаль себя, что едва не заплакал. И почему он такой несчастный? В то время как умные и осмотрительные люди роскошествуют далеко от красного фронта, он должен пить шнапс с каким-то унтерштурмфюрером в городе, который не сегодня-завтра станет при­фронтовым. Черт бы побрал этого Менцеля! Сливинский соскочил с кровати, налил полстакана коньяку, растворил в нем ложку соды и с отвращением выпил.

И все из-за той красивой девчонки. Не увязался бы за ней — не встретил бы этого проклятого унтерштурмфюрера. Даже вспоминать тошно, как накачались они вчера. Ко всем чертям девчонку! Пан Модест был суеверен: ежели такое начало, каким будет конец?..

От коньяка закружилась голова, но зато исчезла изжога. Сливинский выпил одним духом стакан содовой воды — стало совсем легко, даже захотелось есть. Пан Модест посмотрел на часы — пора обедать. Одеваясь, уже весело насвистывал. Черт с ней, с этой красивой штучкой! Кажется, так выразился унтер-штурмфюрер. Выходит, она действительно красивая, если это заметил даже такой мужлан.

Прошло несколько дней. Пан Модест успел уже забыть “хорошенькую штучку” в желтом платье. Ибо все в жизни забывается, даже русалки с ямочками на щеках. Но она сама напомнила о себе. Однажды он увидел ее около рядов, где торговали всевозможной домашней рухлядью. На этот раз девушка была в скромной белой блузке с высоким воротником. Сливинский подумал, что желтое платье с низким вырезом шло ей больше.

Девушка недолго ходила между рядами. Купила что-то и пошла, как и в тот раз, в мастерскую с пылающим примусом на вывеске. Пан Модест подождал несколько минут, но она не выходила. Осторожно заглянул в окно, заставленное кастрюлями и чайниками. Сквозь грязноватое стекло ничего не увидел. Перешел на другую сторону узкой улицы и остановился у входа в ресторан, словно поджидал кого-то из друзей. Совсем незаметный для постороннего глаза — подвыпивший субъект, успевший во время обеда опрокинуть чарку–другую.

Девушка вышла с тем же блестящим медным чайником, держа его по-прежнему на вытянутой руке. Немного задержалась в дверях, может, секунду–две, не больше. Сливинский прилип к ней взглядом — и вдруг его как будто что-то кольнуло. Он еще не знал что, но было такое чувство, словно наступил на что-то живое, укусившее или ужалившее. Машинально еще следил за девушкой, даже сделал несколько шагов за ней, но скоро остановился в раздумье и потом решительно двинулся в ресторан.

Сливинский устроился около окна, из которого было удобно наблюдать за мастерской. Заходили туда преимущественно женщины — с кастрюлями, чайниками, примусами. Видимо, мастер имел большую клиентуру — что ж, это понятно: новую кастрюлю, а тем более примус, теперь и днем с огнем не сыщешь.

Самого мастера пан Модест увидел лишь около пяти часов. Кажется, интуиция не подвела его! Когда девушка выходила из мастерской, он через широко раскрытую дверь заметил бородатое лицо мастера и сразу же насторожился. Ему вспомнились слова Менцеля о некоем Зарембе — человеке со шрамом на левой щеке, который мог отпустить бороду с целью скрыть его. Пан Модест уже не раз наводил гестапо на подозрительных бородачей, но ошибался — неужели и сейчас тянет проигрышный билет?

У человека, который закрывал мастерскую, было круглое лицо, обрамленное коротко подстриженной бородкой. Пан Модест не мог разобрать, есть ли у него на левой щеке шрам, но все остальное как будто сходится: кряжистый, полнолицый…