Ростислав Самбук - Ювелир с улицы Капуцинов

Как она тогда сказала? Гитлеровская кобыла захромала сразу на все четыре ноги… А он, Модест Сливинский, который считал себя дальновиднейшим чело­веком, засмеялся в ответ, как самый последний иди­от. Пани Стелла пожала плечами — дескать, каждый сам себе хозяин. Все же он послушался ее и сумел вовремя сбыть наиболее ценные картины. Что бы он сейчас с ними делал? Никто ничего не покупает, все забились в свои щели и выжидают. А чего выжидать! Всем понятно — скоро большевики будут здесь. Пусть гитлеровские газеты другим втирают очки — мол, на подступах к городу сооружены такие укрепления, какие Советам никогда не взять, — Модест Сливинский, простите, господа, имеет голову на плечах.

Сидеть бы ему сейчас в уютной будапештской квартирке и пить кофе с коньяком в обществе пани Стеллы. Боже мой, где найти слова для возвеличения ума и дальновидности этой женщины? Война научила ее, сказала на прощание пани Стелла, что лишь устойчивая валюта и драгоценности могут гарантировать спокойствие и счастье. Единственный выход для них — перебраться в Швейцарию: живописная природа, собственный коттедж… Когда кончится война, откроются дороги в Ниццу или на итальянские курорты — ничего больше порядочному человеку и не нужно. Да и годы уже не те…

Пани Стелла это сказала впервые — о годах. Она совсем не постарела, даже девушки могут позавидовать ее фигуре и цвету лица. Тем не менее она права: годы неумолимы… Пан Модест посмотрелся сегодня утром в зеркало и убедился, что эти самые годы основательно побелили ему голову. Да как тут не поседеешь, если Менцель на каждом шагу ставит тебе палки в колеса!

Месяц тому назад, когда Модест Сливинский осторожно намекнул, что ему хотелось бы свернуть свои коммерческие дела и найти тихий приют где-нибудь подальше от фронта, штандартенфюрер грохнул кулаком по столу.

— Выехать из города можете лишь по нашему разрешению. Любое своеволие, — предупредил он, — будет расцениваться как измена. Надеюсь, вы понимаете, чем это пахнет?..

Да, Модест Сливинский знал это. Потому и слонялся по Люблинскому базару, вместо того чтобы сидеть в удобном кресле в будапештской квартирке пани Стеллы.

Кончался май. Дни стояли ясные и теплые, без осточертевших прикарпатских дождей. Базарная площадь напоминала муравейник: что поделаешь, всем хочется есть, и люди несут сюда последнюю тряпку в надежде обменять ее хотя бы на горсть муки. Сливинский чувствовал себя в этой толчее как рыба в воде. Приценивался, хоть и не покупал (другое дело, если попадалось действительно стоящее, ценное), а сам высматривал красивых девушек, лелея надежду: авось да удастся выхватить из базарного скопища волшебную золотую рыбку.

Пану Модесту всегда везло. Эту девушку заметил сразу, хоть и проталкивалась она через толпу далековато от него, — тоненькая, с огромными лучистыми глазами и высоким лбом. Сливинский пробрался поближе к ней. Да, хороша: розовые, свежие щечки с ямочками невольно навевали мысли о сладостном домашнем уюте… Пан Модест подумал, что из этой девушки вышла бы хорошая жена.

Сливинский посмотрел ей вслед и вздохнул. Сейчас ему было не до девушек, способных стать верными женами. Пан Модест знал, что завоевать сердце такой русалки с ямочками на щеках — трудное и неблагодарное занятие.

“Горда, — вздохнул Сливинский, — горда и умна”. Он не любил умных: был убежден, что красивой женщине ум лишь вредит, так как несколько раз обжегся именно на этом. И все же что-то вынудило его следовать за девушкой. Он шел на некотором отдалении, любуясь ее стройной фигуркой и легкой походкой. Не отставал, надеясь на счастливый случай, который может привести к знакомству.

Девушка была в желтом платье с черным узорчатым рисунком. Это со вкусом сшитое платье, подчеркивавшее всю прелесть ее фигуры, совсем не гармонировало с большим пузатым медным чайником, который девушка несла на вытянутой руке, очевидно, чтобы не испачкаться, хотя чайник сиял своими выпуклыми начищенными боками.

Сливинскому захотелось догнать девушку, избавить ее от этого сверкающего чудовища. Ей бы в руки сумочку или по крайней мере зонтик, а то — чайник!.. Боже мой, что делает с женщинами война!..

Пан Модест ускорил шаг, стремясь догнать незнакомку. Но та неожиданно остановилась возле мастерской по ремонту примусов и посуды. Оглянулась и прикрыла за собой обитую жестью дверь.

Сливинский остановился, сделав вид, что заглядывает в витрину соседнего ресторана. Решил дождаться девушки. Ода недолго испытывала его терпение — вышла минут через пять-шесть уже без чайника, осмотрелась вокруг и засеменила на своих высоких каблуках к центру. Пан Модест собрался уже было двинуться за ней, как кто-то взял его за локоть.