Минель Левин - Тайна Орлиной сопки. Повести

Тогда мы работали на Памире. Сенина застиг обвал. Пять суток провел он в каменном плену, едва разыскали его. А вышел и говорит: «Назовем это место Петропавловской крепостью».

Отец Юрия Васильевича был архитектором. Его имя часто называли в ряду таких известных зодчих, как Никольский, Гегелло, Кричевский, по проектам которых еще в двадцатые годы в Ленинграде начиналось новое строительство. Сенин унаследовал от отца любовь к искусству, мог часами рассказывать о родном городе. И мы были благодарны ему за это…

Гулямов снова закашлялся и вдруг сдавил руку Ледневу:

— Мне не верится, что его больше нет в живых.

Правление колхоза разместилось в новом здании с разрисованными под мрамор колоннами. На ступенях сидели двое. Тот, что помоложе, держал в руке кепку.

— Чья машина? — Бабаев показал на грузовик.

— Моя. — Ответил пожилой.

— Сейчас разберемся, — предупредил капитан. — Далеко не уходите.

Шофер Султанов вел себя спокойно, как человек, которому нечего скрывать.

Да, он отвез геологов на Орлиную. Потом ужинали в Сечиноре. Кадыров встретил дружка, угощал в ресторане. Как называл? Митькой. Драка действительно была… По пьянке. Машину заправлял, однако ехать не собирался. Честно говоря, не смог удержаться, заказал себе пиво.

Потом поехали к чайхане, там и переночевали. В пять тридцать утра хотели было уезжать, а тут распоряжение: кто порожняком — загружаться хлопком. Так попали в колхоз. Митька с ними не поехал.

— Геологи, которых вы оставили на Орлиной, убиты минувшей ночью, — сказал Бабаев.

— Убиты? — изумился Султанов.

— А теперь опишите Митьку.

Султанов наморщил лоб.

— Брюки серые, в полоску. Одет в желтую рубашку…

«Все запомнили эту рубашку!» — подумал капитан.

Пауза затянулась, а Голубев все молчал.

За это время Музаффар-заде успел вспомнить недавний разговор с матерью. Слышимость была плохая, в телефонную трубку врывались какие-то помехи. Но одну фразу он все-таки уловил: «Может, орлу подрезали крылья?»

Он давно собирался к ней, в Рушан, да никак не удавалось выполнить обещание. Вероятно, это имела в виду старушка.

Родной дом стоял на высокой горе, окруженный густым абрикосовым садом. Днем здесь пряталось солнце, а ночью перевитые ветви деревьев, словно неводом, черпали звезды.

Музаффар-заде пытливо взглянул на сидевшего перед ним человека. Вот кто, похоже, всю жизнь бредет с перебитыми крыльями.

— А несколько дней назад я случайно обнаружил в книге записку, — наконец произнес Голубев. — « Сказка! — было написано в ней. — Поздравляю тебя

с наступающим праздником. Желаю всего наилучшего. Что-то в последнее время ты перестала мне отвечать. Или что-нибудь у тебя стряслось? Если ничего, то я буду рад. Черкани. Беспокоюсь. Юра».

« Сказка…» Это я могу называть ее сказкой. Могу называть какими угодно ласковыми именами, но никто другой не имеет права. Никто, кроме меня.

« Поздравляю тебя…» Почему тебя, а не вас? Почему поздравляю? Почему она должна отвечать? И ведь отвечала!

Не знаю, с каким праздником поздравляли Веру. В записке ни даты, ни адреса.

Тогда я просто лишился рассудка и написал такое письмо: « Верочка, и до чего же я, оказывается, ошибся в тебе… » Я просто не знал, что делать.

А может быть, эта записка и не ей. У меня мелькнула об этом мысль, но уже потом, когда отправил письмо.

Эта записка… Такой неуютной показалась мне наша квартира, все, что напоминало о Вере. Весь день ходил как больной и не мог заснуть. Наутро снова принялся уговаривать себя, что записка адресована не Вере. Ничего из этого не вышло. Тогда стал иначе осмысливать все, что в ней написано. Ну и что, если «сказка»? Это мог написать приятель, один из тех, с кем она работает вместе.

Тут я вспомнил, что начальника геологической партии зовут Юрием Петровичем. Отлично его знаю: у него жена, дочь. Как это я сразу не догадался? Неужели он?!

Сразу вспомнилось, что этот май она проводила дома, не была в горах. С апреля работала над диссертацией, целыми днями просиживала в библиотеке. Она еще не защитилась, дописывала какие-то главы. Значит, эта записка ей. У них была переписка. Тайная, которую от меня скрывали.

И тогда я не выдержал: бросил все и помчался в горы. Мне было необходимо все выяснить до конца.

Теперь напротив Бабаева сидел Кадыров. Он положил руки на колени и словно замер.

— Фамилия, имя?

— К-кадыров. С-сахиб. — Он слегка заикался, если начинал волноваться. Одна бровь у Кадырова поднялась, обнажила багровый рубец.