Евгений Воеводин - Твердый сплав [Повесть]

— Да.

— Ну, а я хочу такую варить сталь, чтоб самые крепкие и самые сильные машины из нее делать. Поняла?

— Поняла, — вздохнула Ася, натягивая одеяло на подбородок. Ей хотелось спать, и когда отец снова тихонько рассмеялся — «Ничего ты не поняла…», — она уже закрыла глаза.

А утром они отправились на вокзал. На перроне он обнял ее, потом маму и долго махал рукой с подножки вагона.

Так он и ушел из ее жизни в тот июньский день за неделю до войны. Собственно говоря, что с ним случилось, она и мать так и не знают до сих пор. Об этом не знал никто, к кому бы они ни обращались, и тем не менее было ясно одно — он погиб: город, куда он приехал за несколько дней до войны, был превращен в руины и захвачен гитлеровцами в последних числах июня…

Ася много занималась. Шла зимняя сессия, и до экзамена по сопротивлению материалов оставалось два дня. Этого было необычайно мало, если учесть, что еще с первого курса студентов предупреждали: «Сопромат — наука самая серьезная. Если сдашь экзамен, можешь считать себя инженером». С утра до вечера Ася сидела с подругами над учебниками и конспектами, в который уже раз просматривая выученные формулы. Временами кто-нибудь из девушек поднимал голову и с тоской говорил:

— Графическое построение по Роберту Ланду — ничего не понимаю.

Или:

— Ой, девочки, еще упругие деформации остались. Может, не попадется мне это, а?

Утром и вечером в дверь просовывалась голова Саньки Бессмертного, секретаря курсового бюро. Он спрашивал свое обычное: «Зубрите? Ну, ни пуха вам…» — и исчезал, провожаемый ответными шутками, пожеланиями «…ни пера тебе» и смехом.

Наконец Ася просто не выдержала «великого сидения» и, наскоро дочитав главу из учебника, вышла на улицу. Ей надо было зайти на почту еще вчера она получила вторичное извещение на перевод от мамы.

На свежем морозном воздухе у нее слегка закружилась голова. Этой ночью мела пурга, и теперь на солнце чистый снег вспыхивал, искрился, и хотелось, как в детстве, схватить его полной пригоршней и поднести к разгоряченному лицу. Ася шла по проспекту, щурясь от этого яркого снега, и смотрела, как неуклюжие с виду, тяжелые машины сгребают его широкими совками.

На почте к окошечку с надписью «Выдача переводов и ценных писем» стояла большая очередь. Ася вздохнула: времени и так-то в обрез. Но хочешь не хочешь, а пришлось стать в очередь за высоким мужчиной в тяжелой старомодной шубе и меховой шапке. Девушка, выдававшая переводы, работала медленно, кто-то из очереди недовольно сказал:

— Молодая, а такая медлительная.

Высокий мужчина сразу ответил:

— Так ведь дело-то у нее денежное, а деньги счет любят.

Едва ли кого утешила эта поговорка. У Аси тоже терпение кончалось, она уже подумывала, не прийти ли сюда завтра.

Наконец подал свой паспорт и квитанцию высокий мужчина. Опираясь локтями о барьер, он глядел, как девушка сверяет фамилию, пишет… Потом она спросила:

— Как ваша фамилия?

— Дробышев, — ответил высокий. — Там же написано.

— Сергей Игнатьевич?

— Да-да.

Ася вздрогнула, почувствовав, как вся кровь отхлынула от лица, как ослабели колени, а к горлу подступил клубок. Она глядела на этого мужчину — и ничего не понимала.

Незнакомец даже отдаленно не напоминал отца.

Отец был синеглазый, как и Ася, с тонкими чертами лица, а этот Сергей Игнатьевич — полный, и лицо у него крупное, в тяжелых резких складках, дородное, самодовольное.

Дробышеву вернули паспорт вместе с деньгами. Не считая их, распахнув пальто, незнакомец начал засовывать купюры во внутренний карман пиджака и только тут заметил взгляд Аси — удивленный, растерянный и испытующий сразу. Ее сзади подталкивали. «Ну что же вы, теперь ваша очередь», — но Ася ничего не слышала: она была словно оглушена.

Уже потом, на улице, успокоившись окончательно, она не могла понять, зачем тогда вышла из очереди и остановила незнакомого Дробышева у выхода:

— Простите… вы — Сергей Игнатьевич… Дробышев?

— Да.

На Асю смотрели чужие, холодные глаза, но она все-таки решилась спросить еще:

— Вы никогда не бывали в Магнитогорске?

Дробышев, казалось, заинтересовался: брови у него дрогнули и поползли вверх.

— Нет, не был. А, собственно, почему вы меня об этом спрашиваете?

— Простите, я… Моя фамилия — Дробышева, а мой отец — Сергей Игнатьевич. И я… — Она совсем запуталась, только теперь сообразив, что поставила себя и его в глупое положение, и, покраснев, снова сказала: — Простите.