Николай Гончаров - Стрекоза ломает крылья

Однажды рано утром, когда Эльвира шла на работу в санаторий, в безлюдном переулке к ней приблизился немолодой мужчина.

— Здравствуйте, дамочка! — тихо сказал он. — Я привез вам губную помаду...

— Господи! Откуда вы? — с испугом спросила Стрекоза. — Мне не нужна губная помада! Мне надо французской пудры! — зло подтвердила она пароль.

— Вот она, — ответил человек и передал ей коробочку пудры.

Больше она никогда не видела этого высокого мужчину с золотыми зубами, страшным лицом и заметной сединой в курчавых темных волосах.

Весь день Стрекоза ходила точно с температурой. Только ночью, когда Виктор крепко уснул, она прошла в ванную и открыла «французский сувенир».

Проявив текст, изъятый из коробочки. Стрекоза прочла:

«...Срочно восстановите связь. Все указания принимайте на широковещательном приемнике в 22.00 ч. московского времени на мюнхенской волне после музыкальных программ».

Браун назначал два сеанса в месяц. Один из них считался запасным.

Стрекоза осторожно подошла к комоду и дрожащей рукой спрятала между своих сорочек «сувенир» от Брауна. Только к утру она уснула, прижавшись к сильной, горячей руке Виктора...

Она регулярно в указанные дни принимала запросы Центра:

«...Добывайте сведения о дислокации ракетных площадок, новых танках и другом оружии, которое появляется в Советских войсках», — требовали шефы.

Сложные, все новые и новые задания бесили Стрекозу, которая не хотела рисковать, расспрашивая знакомых офицеров, отдыхавших в санатории. Но она не могла не подчиниться воле Брауна и Смита, не выполнять их поручений.

Иногда ей хотелось рассказать обо всем Виктору, но страх перед неминуемой расплатой за предательство в лагере, за все — удерживал ее. И только новые дозы морфия успокаивали Стрекозу, снимали нервозность, делали ее на время веселой и беспечной.

Все чаще ей снился широкоплечий седой цыган с лицом бандита, предлагавший французскую пудру и губную помаду. Однажды старик превратился в дикую ведьму, которая обвила Стрекозу длинными, как коренья, липкими руками и стала душить, требуя возвратить пудру... Она закричала на всю квартиру, а когда Виктор разбудил ее, Эльвира разрыдалась, повторяя: «Прости, прости меня, прости!..»

Но муж спросонья ничего не понял.

Как-то поздно вечером Виктор неожиданно возвратился со службы, тихо открыл входную дверь и прошел в комнату. Сначала он подумал, что дома никого нет, но потом услышал слабый звук морзянки и увидел жену с наушниками, записывавшую какие-то цифры и буквы.

— Что ты записываешь? — строго спросил Виктор.

Эльвира покраснела и смутилась.

— Вспоминаю азбуку Морзе... Когда-то в клубе ДОСААФ училась на телеграфистку...

— А почему ты мне об этом никогда не рассказывала?

— Просто не представился случай. Вот теперь и рассказала, — выключив приемник и отодвинув исписанную бумагу, ответила Стрекоза.

Некоторая растерянность жены заронила у Виктора неясные сомнения, однако они постепенно рассеялись.

Но вскоре произошел другой разговор с женой.

Сорокин, выросший в большой крестьянской семье на Байкале, очень любил детей. Но в первые месяцы их супружеской жизни в Германии он не хотел обременять Эльвиру. А теперь, когда они получили в Синегорске хорошую квартиру, Виктор все чаще и чаще говорил жене о своем желании. Постепенно этот вопрос стал больным в их отношениях.

Однажды Виктор потребовал уточнения причин, которые удерживали Эльвиру от материнства.

— Знаешь, Витя, врач сказала, что у меня не будет детей. Я давно это знала, но не хотела огорчать тебя, боялась, что ты перестанешь любить меня и я буду несчастной.

— Все это ты сочиняешь. Скажи лучше честно, что ты не хочешь.

— Детей у нас... быть не должно! Не могу я, Виктор, иметь детей!.. Не могу! — внезапно заплакав, убеждала Эльвира. — Если бы ты знал обо всем — ты не говорил бы так со мною и не требовал, чтобы от меня появились еще и дети...

— О чем ты, Эльвира? Почему ты так расстроилась? Ну успокойся! Не можешь — не надо.

— А я не хочу так! Понимаешь, не хочу! И нечего меня успокаивать!

— Честное слово, не понимаю тебя: или ты больная, или чего-то не договариваешь?

— Значит, хочешь начистоту? И ты пойдешь в особый отдел и доложишь, что твоя жена...

— Только перестань болтать глупости! Начали о детях, а ты черт знает что городишь. Прими снотворного.

— В таком случае не снотворное, а яд полагается принимать!

— Я прошу: перестань говорить глупости!