Люк Дженнингс - Убивая Еву - это случится не завтра [litres]

Он разглядывает ее спокойно, как врач.

– Я не вернусь на Гудж-стрит, – добавляет она. – Никогда.

– Ладно.

– Ричард, я вне игры. Говорю серьезно.

– Я тебя слышу. Но один вопрос можно задать?

– Сколько хочешь.

– Где ты собираешься провести следующие десять лет?

– Я хочу быть живой. А если у меня при этом будет еще и муж, то это типа бонуса.

– Ева, в этой жизни нет никаких гарантий, но внутри цитадели безопаснее, чем снаружи, – во всех смыслах. Давай снизим нагрузку. Тайная жизнь – твое призвание. Ты живешь этой работой, ты дышишь ею. Вознаграждение… будет огромным.

– Ричард, я попросту не могу. У меня не получится. Я ухожу.

Он кивает.

– Понимаю.

– Не думаю, что понимаешь. Но как бы то ни было. – Она протягивает руку. – Спасибо, что пригласил. И привет Аманде.

Хмурясь, он смотрит ей вслед.

Прикупив в «Уитлоке и Джонсе» медицинские принадлежности и сложив их в рюкзак, Вилланель встречается с Антоном у билетных касс на станции Финчли-роуд. Он выглядит раздраженным – они не успевают обменяться и парой слов, как он резко поворачивается и шагает к итальянской кофейне рядом с метро.

Заказывает кофе для обоих и жестом указывает ей сесть за столик с краю.

– В идеале я хочу, чтобы это случилось сегодня, – говорит он. – Мужа не будет. Он сейчас живет у друзей в паре миль от дома, и я только что получил подтверждение, что он по-прежнему там. Оружие, амуниция, документы, все, что ты заказывала, – в сумке под столом. Ты еще хотела машину. Полагаю, чтобы избавиться от тела?

– Да.

– Белый «Ситроен» будет ждать тебя у дома Поластри. Ключи – в той же сумке, что и пистолет. Когда все сделаешь, дай мне знать, как обычно, и увидимся в Париже.

– Ладно. Net problem .

Он смотрит на нее раздраженно.

– Говори по-английски. И почему на тебе эти жуткие очки? Выглядишь как чокнутая.

– А я и есть чокнутая. Ты видел психопат-тест профессора Хаэра? Я зашкаливаю.

– Только не облажайся, ладно?

– Можно подумать…

– Вилланель, давай серьезно. Ведь Фарманьянц в Москве облажалась.

Взгляд Вилланель остается пустым.

– А что пошло не так?

– Неважно. Главное – сейчас сделать все нормально.

Возвращаясь домой на метро, Ева тайком разглядывает окружающих. Кто из них за ней следит? Их, наверное, двое, оба вооружены. Пара гóтов со стаффордширским бультерьером? Серьезные парни в арсеналовских футболках? Молодые женщины, уткнувшиеся в телефоны?

Она могла бы попросить, чтобы ее отправили в безопасное место, но это лишь отсрочило бы решение проблемы. Невысказанная истина – и они с Ричардом оба это знают – состоит в том, что ей надо заставить киллера раскрыться, но проще всего это сделать, оставаясь жить в своей квартире. Ее дом и окружающие улицы тем временем будут под незримой охраной. Окажись рядом Вилланель, бригада арестует ее на месте, а в случае сопротивления вырубит или даже прикончит без лишних слов. Так или иначе Ева, с тех пор как начала работать на Ричарда, не чувствовала себя более защищенной.

Она достает из сумки ключи и входит в подъезд. Отперев дверь своей квартиры на первом этаже, некоторое время стоит не шевелясь, прислушиваясь к тишине и к шипению просекко в собственных ушах. Затем вынимает «глок», стараясь не замечать, как в груди колотится сердце, прикрывает за собой дверь и подвергает помещение профессиональному экспресс-осмотру.

Ничего подозрительного. Рухнув на диван, она включает пультом телевизор – Нико оставил его на канале «История». Там идет документальный фильм о холодной войне, и голос за кадром рассказывает о расстреле тринадцати поэтов в Москве 1952 года. Ева начинает смотреть, но глаза закрываются сами, и фильм превращается в мелькание разрозненных черно-белых кадров и полупонятного русского. Несколько минут спустя – или прошел уже целый час – по экрану бегут титры в сопровождении шипящей старой записи советского гимна. Ева вполголоса подпевает:

Ужасные стихи, вся эта лабуда про нерушимый союз республик, но мелодия воодушевляющая.

Воля народов. Да, конечно… Зевая, Ева тянется к пульту и выключает телевизор.

На половине зевка она замирает. Что за хрень? Это голос у нее в голове? Или он звучит здесь, в квартире?