Джон Бакен - Три заложника

– С этим я не спорю, – согласился я. – Наша цивилизация истощила себя, и лично я совсем не против, чтобы в ней присутствовало побольше варварства. Я хочу, чтобы мир стал проще.

– В таком случае, варварства тебе не видать, как собственных ушей. – Гринслейд перевел взгляд на Мэри. – Жизнь в цивилизованном обществе гораздо проще первобытной жизни. История человечества – это беспрерывные попытки ввести четкие определения, понятные всем правила мышления, нормы поведения и твердые законы, на основании которых мы могли бы жить. Все они – порождение сознания. Подсознание – вещь первозданная, не подчиняющаяся никаким законам. Его вторжение в повседневную жизнь будет иметь два важнейших последствия. Мы столкнемся с ослаблением способности логически рассуждать – а ведь именно это сближает людей со Всевышним, и наверняка утратим всякий контроль над собой.

Я встал, чтобы закурить. Не знаю, почему, но меня начал слегка угнетать диагноз, поставленный доком нашему времени. Впрочем, вряд ли он говорил все это с полной серьезностью, поскольку сразу, без всякого перехода переключился на рыбалку, одно из своих многочисленных хобби. В нашей речушке рыба на мушку почти не ловилась, но в этом сезоне я договорился с Арчи Ройленсом съездить в близлежащий «олений лес» [7] «Оленьи леса» – участки территории в горах Шотландии, предназначенные для разведения благородных оленей. Несмотря на название, многие из них вообще лишены древесной растительности и выглядят обычными пастбищами. . Том Гринслейд собирался отправиться со мной, чтобы попробовать половить в тамошней реке семгу. В прошлом году на Северном нагорье совершенно исчезла форель, и мы принялись обсуждать вероятные причины этого явления. Док с ходу выдвинул дюжину теорий, и мы позабыли о человеческой психологии, погрузившись в загадочную психологию рыб из семейства лососевых.

После этого Мэри нам спела, ибо я считаю вечер пропавшим зря, если не услышу ее пения, а в половине одиннадцатого Гринслейд надел пальто и церемонно откланялся.

Когда я курил последнюю трубку, мои мысли снова вернулись к разговору с доком. Я обрел тихую гавань, но как бушуют и пенятся волны в открытом море, до чего коварны приливы и отливы!

«Нет ли чего-то постыдного в том, что я так благоденствую в столь неуютном мире?» – подумал я, но затем решил, что нет, я заслужил свой покой, так как прожил довольно беспокойную жизнь. И все же мне снова вспомнились слова Мэри о том, что по жизни надо идти на цыпочках. Поразмыслив, я решил, что мое поведение вполне удовлетворяет такому требованию: я всегда был благодарен провидению за его милости и ни в коем случае не собирался искушать его самодовольством.

Уже собираясь подняться в спальню, я заметил письма на столике в холле, которые так и не удосужился просмотреть. В основном счета, квитанции и рекламные проспекты всевозможных торговцев. Но среди них обнаружился конверт, подписанный знакомым почерком, и едва он попался мне на глаза, как сердце у меня упало.

Письмо было от сэра Уолтера Булливанта, лорда Артинсвелла. В то время он уже покинул Министерство иностранных дел, и теперь жил в своем доме в Кеннете. Мы время от времени переписывались, обсуждая сельское хозяйство и рыбную ловлю, но меня внезапно охватило предчувствие, что на сей раз речь пойдет о чем-то гораздо более серьезном. Выждав секунду-две, я глубоко вздохнул и вскрыл конверт.

Сэр Уолтер писал:

«Дорогой Дик, отнесись к этому письму как к предупреждению. Через пару дней к тебе обратятся с просьбой, нет, скорее, с требованием заняться одним довольно хлопотным делом. Я с этим не связан, но кое-что мне известно. Если ты согласишься, это будет означать конец твоей безоблачной жизни. Не хочу влиять на твое решение в ту или иную сторону, просто предупреждаю о том, что произойдет, чтобы ты мог подготовиться и не был застигнут врасплох. Привет Мэри и малышу.

И больше ни слова.

Ощущение тревоги отступило, и его место заняло раздражение. Почему эти болваны не оставят меня наконец в покое?

Поднимаясь по лестнице, я дал себе зарок не сходить ни на дюйм с выбранного пути, какие бы заманчивые предложения мне ни сделали. Я достаточно послужил государству и другим людям, а теперь пришло время позаботиться о себе.

Для меня нет аромата лучше запаха деревенского дома.

Мэри однажды сказала, что этот аромат состоит из запахов лампового фитиля, собачьей шерсти и древесного дыма, но в Фоссе, где имелось электрическое освещение, а в доме не было собак, это, скорее всего, запахи древесного дыма, табака, старых обоев и садовой свежести, проникающей через распахнутые окна. А если с утра к этому букету добавлялось благоухание готовящегося завтрака… Бывало, по дороге в ванную я специально останавливался на верхней площадке лестницы и принюхивался, наслаждаясь.