Джон Бакен - Три заложника

Тем не менее, усадьба требовала постоянного внимания и немалых сил, поскольку за годы войны пришла в полный упадок. Требовалось проредить деревья, починить калитки и ограды, заменить дренажные трубы, восстановить подъемники на колодцах, заготовить корма для скота, да и поля на дальнем конце усадьбы заново окультурить. Впрочем, самое сложное и трудоемкое уже было сделано, и, окидывая взглядом приречные луга и виднеющиеся за леском фронтоны усадьбы, некогда возведенной монахами близлежащего монастыря, я чувствовал, что наконец-то бросил якорь в тихой гавани.

На столе в библиотеке меня ждала пачка писем, но я к ним не прикоснулся, потому что не испытывал ни малейшего желания общаться с внешним миром. Пока я принимал ванну, Мэри сквозь дверь спальни выкладывала новости: Питер Джон раскапризничался из-за очередного прорезавшегося зубика, новая корова шортгорнской породы почему-то дает все меньше молока, к старику Джорджу Уэддону вернулась внучка, нанимавшаяся на службу, появилась новая порода уток, а в подстриженном кусте у озера свила гнездо деряба [1] Певчая птица из семейства дроздовых с пестрым коричнево-белым оперением. Намного крупнее обычного певчего дрозда. .

Пустая болтовня, скажете вы, но мне она была куда интереснее, чем события в России или стычки племен в предгорьях Гиндукуша. Сказать по правде, я до того погрузился в домашние дела, что почти перестал заглядывать в газеты. Зачастую номер «Таймс» так и оставался не раскрытым, поскольку Мэри интересовали лишь некрологи и объявления о свадьбах, а они печатались на последней странице.

Но в целом не скажешь, что я стал читать меньше. По вечерам я частенько углублялся в историю нашего графства, пытаясь больше узнать о наших предшественниках на этих землях. Мне льстила мысль, что я живу в месте, которое оставалось обитаемым на протяжении целой тысячи лет. Лет триста назад в этих краях то и дело происходили жестокие стычки между «кавалерами» и «круглоголовыми» [2] «Кавалеры» – прозвище сторонников английского короля Карла I (1600–1649) в эпоху Английской революции XVII века. Их противники – «круглоголовые» – поддерживали Парламент. , и со временем я стал настоящим знатоком этих микроскопических битв. Впрочем, помимо местных баталий, никакого интереса к военным делам у меня не осталось.

Однажды, спускаясь в холл, мы остановились прямо посреди длинного лестничного пролета и одновременно взглянули в окно, за которым виднелись клочок газона, часть озера и прогалина в лесу, за которой зеленело луговое раздолье. Мэри сжала мою руку и вымолвила:

– Как прекрасна здешняя природа! Дик, ты когда-нибудь думал, что мы поселимся в таком благословенном месте? До чего же нам повезло!

Внезапно ее лицо изменилось – такое с ней иногда случалось, и Мэри вдруг стала глубоко серьезной. Я почувствовал, как дрогнула ее рука.

– Все это слишком хорошо. Мы чересчур любим это место, – прошептала она. – Но так не может продолжаться долго. Иногда мне становится страшно…

– Чепуха! – рассмеялся я. – Что может случиться? И вообще: не понимаю, как можно бояться счастья?

Разумеется, я знал, что на самом деле Мэри ничего не боится.

Она засмеялась в ответ:

– И все равно: у меня то, что греки называли «эйдос». Ты, старый дикарь, конечно, понятия не имеешь, что это значит. А это вот что: ты чувствуешь, что идти по жизни надо смиренно и осторожно, буквально на цыпочках, потому что только так можно не прогневить богинь судьбы. Хотела бы я знать, как это делается.

Попытки идти на цыпочках закончились тем, что на последней ступеньке Мэри оступилась, и наше чинное шествие по лестнице закончилось небольшой, но отнюдь не возвышенного вида свалкой. Мы едва не сбили с ног доктора Гринслейда.

Пэддок – ныне он служил у нас дворецким – как раз помогал доктору избавиться от пальто, и по выражению лица почтенного медика я понял, что на сегодня его работа закончена, и он намерен отобедать вместе с нами.

Пожалуй, стоит сказать несколько слов о Томе Гринслейде – из всех здешних знакомых с ним я сошелся особенно близко. Высокий и худощавый, слегка сутулящийся, он был рыжеволос, а глаза его имели тот зеленовато-голубой цвет, который часто сопутствует волосам подобного оттенка. Судя по цвету лица и выдающимся скулам, вы могли бы решить, что он шотландец, но на самом деле Гринслейд родился в Девоншире, то есть на юго-западе Англии. Впрочем, он столько путешествовал по миру, посетил такое множество экзотических мест, что почти позабыл край, где прошло его детство.