Ян Стокласса - Стиг Ларссон - человек, который играл с огнем

Одна женщина прошла мимо не останавливаясь. Другая посмотрела на человека в килте с изумлением, но ничего не сказала и последовала за подругой.

– Она со мной согласилась, – сказал Якоб. – Важно говорить людям про все то зло, которое совершил Пальме.

– Ты прав, – поддакнула Лида.

– Есть один план, о котором я часто думаю. Как-нибудь темной ночью, скажем, в ноябре, я приду сюда. Может, надену что-то с надписью «Город Стокгольм» или что-нибудь в этом роде. Возьму напрокат небольшой экскаватор. И вырою предателя Улофа Пальме, плюну на него и уничтожу его тело. Предатель!

Лида задумалась. Если Якоб – убийца, неужели он недостаточно удовлетворен тем, что лишил Пальме жизни? Зачем еще и осквернять его тело? Возможно, эти мечты – знак, что Якоб не убивал премьер-министра. Она обняла Якоба и поцеловала.

Они договорились встретиться на следующий день на вокзале и поехать в Фальчёпинг.

Стокгольм – Фальчёеинг, август 2017 года

Они опять встретились у главного стокгольмского вокзала, и, к великому облегчению Лиды, на этот раз Якоб не стал надевать килт.

Когда Якоб проговорился, что рассказал о Лиде Бертилю Ведину и еще одному человеку, она почувствовала тревогу. Вероятнее всего, они отличались бо́льшим здравомыслием, чем Якоб, и могли ему подсказать, что Лида его дурачит. Она уже пару раз заметила, что он лжет или чего-то недоговаривает. Возможно, в действительности Якоб был настороже.

– Ты не нарушишь обещания, которое мне дал? – спросила Лида.

– Какого обещания? – Лида поглядела на него, и он вспомнил. – Ах да. Сегодня вечером, когда никого поблизости не будет, я расскажу тебе кое-что, чего никогда никому не рассказывал.

– Так я чувствую себя в безопасности, – ответила она и положила голову ему на плечо. Четыре часа они болтали о пустяках. Наконец поезд прибыл в Фальчёпинг.

По пути от вокзала к дому Якоба Лида украдкой озиралась по сторонам, выискивая мою бордовую «вольво». В поезде она была с Якобом одна, но там вокруг находились люди. А теперь они должны были опять оказаться один на один в его квартире, и ей хотелось знать, будет ли неподалеку кто-то, кому она доверяет.

Уже стоя на пороге дома, она заметила проезжающую по улице темно-красную «вольво». «Что ж, вовремя», – подумала она.

На кухне Якоб достал из холодильника овощи для салата и замороженное рыбное филе. Он заранее позаботился об обеде с Лидой. А кроме того, купил три бутылки белого вина. Одну они тут же откупорили.

– За смерть предателя, – подняла бокал Лида.

– Ура! – откликнулся Якоб, не повторяя ее слов.

Лида заметила, что он нервничает.

– Помнишь, я говорил тебе о двух журналистах, моих недоброжелателях?

– Вроде бы. Напомни.

– Одного зовут Николас Шмидл, и он работает на New Yorker . Он мне звонил и просил об интервью. Я ему отказал.

– Почему? Ведь было бы здорово!

– Он засыпал меня вопросами. Я ему наврал.

– Какими вопросами?

– Ну, что-то про Израиль и Палестину. Но я от него отделался.

Лида знала о разговоре Якоба с Николасом. Единственное, о чем он мог солгать, это о письме, в котором говорилось про ракеты, которые не вернутся. Палестину никто не поминал. Итак, сейчас Якоб в растерянности и врет ей.

– Ты сказал про двух журналистов.

– Да, второго зовут Ян Стокласса. Вот папка со сведениями о нем. Вероятно, он из КГБ. Можно догадаться об этом по тому, как он действует.

– Можно взглянуть? Ого, ты собираешь досье на своих врагов.

С кухни послышалось шипение, вскипевшая в кастрюле с картошкой вода полилась через край. Якоб выбежал. Вернулся встревоженный и не успокоился, даже когда они сели на диван, налив себе вина.

– Хочу тебе кое-что рассказать, – начал Якоб. – Когда ты сказала, что твой отец умер по твоей вине, я подумал, что это просто невероятное совпадение.

Лида молчала.

– Я был замешан в одну историю, и поэтому я чувствую свою вину за смерть матери. – Он остановился и не сразу продолжил. – Один мой друг-еврей в США, который знает, что я сделал, сказал, что, возможно, именно поэтому моя мать и умерла так рано. И поскольку я согрешил, я не получил наследства. После смерти матери все имущество отошло к отцу. Когда он продал дом, он получил за него 750 000 крон (где-то 81 000 долларов в 2017 году), но после его смерти мне досталось только 50 000 крон (меньше 6 000 долларов в 2017 году). Царь Соломон сказал мне, что это десница Божия. И причина всему – моя причастность к тем делам. Я подумал, что Бог ко мне жесток.