Мойзес Наим - Два шпиона в Каракасе

Декабрь 1830 года. Боливар лежит на смертном одре: непрерывный чахоточный кашель, зеленая мокрота, пот… И полный упадок духа. Гений Свободы повергает в растерянность немногих присутствующих, когда, с сожалением оглядываясь на прожитую жизнь, едва слышным голосом говорит:

– Иисус Христос, Дон Кихот и я были величайшими глупцами на этом свете.

Хотя многие современники считают его героем, сам он называет себя глупцом и невеждой, а также сокрушается о том, что в прошлом сделал и сказал столько бестолковых вещей. И теперь, когда болезнь и нищета ввергли его в самое унизительное состояние, у него уже нет ни времени, ни сил, чтобы завершить дело своей жизни, главнейшее из дел – объединить Южную Америку в одну единую федеральную республику, а самому стать диктатором в этих свободных землях. Сил у него уже не осталось даже на обычные приступы ярости, когда он проклинал тех, кто его окружал, и презрительно отзывался об отсутствующих. Сил не осталось и на то, чтобы читать французскую литературу, скакать на коне, танцевать вальсы, слушать собственные речи и произносить тосты. Настала пора отправляться в мир иной.

Почти через сто тридцать лет после смерти Боливара юный ученик школы второй ступени читает его первую речь, произнесенную на раскаленной солнцем площади какого-то венесуэльского поселка. Парень слышит стук копыт – это армия восставших атакует испанцев. Парень воображает, как сам командует сражением и громит врага. Он созерцает вечность, запечатленную в бронзовых статуях.

Так и случилось, что с тех самых пор дух Освободителя год от года все сильнее завладевал Чавесом. Не важно, что один был представителем аристократии испанской Америки, а другой вышел из очень бедной семьи! Какая разница? Оба родились на свет, чтобы спасти свой народ, чтобы бороться не только против испанской империи, но, как сказал бы Боливар, еще и против “Соединенных Штатов Северной Америки, которым, судя по всему, судьбой предначертано, ратуя якобы за свободу, насаждать в Америке нищету”.

Теперь судьба дала молодому венесуэльцу шанс собственной рукой вписать несколько строк в Историю, и стало как никогда очевидно, что он явился в этот мир, чтобы завершить так и не завершенное дело Боливара, которого называет своим отцом, – отдавая должное его памяти и во имя справедливости. А ведь сейчас многие считают Освободителя величайшим глупцом, но в данном случае Чавес пренебрегает даже мнением Карла Маркса, которым тоже всегда восхищался.

И вот однажды, когда президентский дворец посетила группа школьников, Уго вдруг заявил:

– Симон Боливар умер в Санта-Марте вовсе не от чахотки, как вам рассказывали в школе. Это неправда.

Его слова, естественно, сильно удивили учительниц, и они даже испытали стыд перед детьми.

– Поверьте мне, дети, – продолжал президент весьма уверенным тоном, – его убили те же колумбийские олигархи, те же предатели, которые и сегодня управляют той страной. Они отравили его. И я это докажу!

В своей телевизионной речи по случаю недавно отмечавшейся годовщины со дня смерти Освободителя президент повторил, что, по его мнению, Отец Родины умер вовсе не от чахотки. Так вот, чтобы Боливар спокойно лежал у себя в могиле, венесуэльское правительство должно выполнить свой моральный долг перед ним, поэтому Чавес приказал группе чиновников заняться расследованием истинных причин его смерти и, если нужно, даже вскрыть священный саркофаг в Национальном пантеоне и провести экспертизу останков.

После этого телевыступления Чавес созвал кабинет министров и велел отыскать в Колумбии историка Хайро Льореду, автора книги “Боливар – убит?”, и пригласить его в Каракас. Президент желал лично познакомиться с ним. Они наверняка найдут общий язык. И встреча эта состоялась в самом скором времени – всего пару дней спустя – в одном из залов президентского дворца. Историку уже перевалило за шестьдесят. Это был тощий, неуклюжий, взлохмаченный и неряшливо одетый мужчина. К тому же он страдал косоглазием, поэтому было трудно определить, куда именно он смотрит. До сих пор ни одна кафедра истории в его родной стране не воспринимала Льореду всерьез, так как, по их убеждению, профессор был слегка не в себе. Многие коллеги смеялись над ним и считали городским сумасшедшим, посвятившим всю свою жизнь культу Боливара. Однако “блажен человек, который переносит искушение, потому что, быв испытан, он получит венец жизни…” [36] Иаков 1:12. . И Льореде наконец судьба подарила шанс, которого он ждал многие годы. Он сбивчиво признался венесуэльскому президенту, что тот оказал ему огромную честь, пригласив к себе. Потом долго говорил о том, насколько недоверчивы окружающие его люди. Беззастенчиво льстил Чавесу и сравнивал с Боливаром. Однако президент перебил историка, желая побыстрее перейти к делу: