Вольфганг Шрайер - Акротирский шпион

— Это был итальянский археолог, не так ли? — с уважением заметил я.

— Это — великий предшественник мистера Вальполя, — сказала мисс Ругон.

— Луиджи Пальма Ди-Чеснола — пробормотал Вальполь, бесцеремонно потягиваясь и заложив руки за затылок. Откровенно говоря, от такого поведения да еще в таком месте меня покоробило. — Да, он родился в Турине… Возвратившись из Крымской кампании, пошел на службу к американцам и во время войны с Южными штатами дослужился до бригадного генерала. Позднее стал консулом США на Кипре. Тогда это была завидная должность; она давала ему широкие возможности посвятить себя исследовательской работе.

Я обратил внимание на достаточно культурный язык Вальполя, который приятно контрастировал с его небрежным, а за столом даже заслуживающим осуждения поведением. Невзирая на небрежность в одежде и жестах, которая обычно свойственная многим научным работникам, он производил впечатление очень образованного человека. И хотя я знал, что квалифицированные агенты с целью маскировки нередко проходят тщательную подготовку в определенной области знаний, — да я и сам несколько часов назад начинял свою голову сведениями из археологии, — на протяжении того вечера мне не раз приходило в голову, что наша контрразведка ошиблась. Ни одна шпионская школа в мире не могла бы сделать из Вальполя такого любителя древности, которым он был.

— Поскольку вы, мисс Ругон, и вы, мистер Андерсон, проявили такое большое внимание к моей работе, я хотел бы предложить вам съездить со мной к месту раскопок, — наконец промолвил он. — Послезавтра утром я еду в Акротири; в моей машине хватит места на всех, и я очень хотел бы показать вам поистине удивительное место моих раскопок. А вам мисс Ругон, я еще должен сообщить: там поблизости есть небольшое, но к удивлению чистое озеро — вы могли бы поплавать, сколько вашей душе заблагорассудится.

Я радостно кивнул в знак согласия, и мисс Ругон тоже приняла это предложение.

Мы проживали на разных этажах и потому распрощались в лифте. Добравшись к своей комнате, я приготовил себе тепленькую ванну — и заслуженно; я имел право гордиться успехами первого дня: завоевал благосклонность Вальполя да еще и познакомился с такой прелестной девушкой. Правда, мне было ясно, что Вальполь пригласил меня лишь для того, чтобы удобнее было заманить в свою машину мисс Ругон. Однако от этого ничего не менялось в главном: он дал мне возможность пристально следить за ним самим в течение целого дня.

А может — это предположение пришло мне в голову, когда я уже довольный сам собой лежал в ванне, — может, у него возникло какое-то подозрение? Тогда он, по-видимому, приглашал меня лишь для того, чтобы показом своих раскопок убедить в достоверности этого маскарада.

Обстоятельно поразмыслив, я отбросил такую возможность, принял холодный душ и лег спать. Но сразу заснуть мне не удалось; я несколько раз ловил себя на том, что пытался вызывать в воображении ту белокурую, кареглазую журналистку — ее взгляд, улыбку, звучание ее голоса…

«Не такая уже и плохая работа разоблачать шпионов», подумал я, засыпая.

Выпуклый плексиглас и хромированный радиатор сверкали, осеняемые первыми лучами утреннего кипрского солнца. Натан Ф. Вальполь сел за руль длиннющего фордовского «Линкольна», выпуска 1950 года, в котором мы втроем удобно поместились на переднем сидении; позади сели два турецких землекопа, положив свой шанцевый инструмент в багажник.

— Неубиваемый, надежный автомобиль, — сказал Вальполь с детской гордостью американца, обращаясь к мисс Ругон, которая сидела между нами. — У него под капотом сто пятьдесят две лошадиных силы. Невероятно мощный мотор.

При этом он так резко нажал на педаль, что нас, как в реактивном самолете в момент старта по тревоге, сильно прижало к спинке сидения. Один из турков больно стукнулся головой и что-то затараторил своим вычурным языком.

После такого резкого старта я уже приготовился к наихудшему; однако Вальполь, пока мы ехали путаными улочками столицы, проявил себя чрезвычайно осторожным, даже робким, водителем. Он давал дорогу каждому ослу, запряженному в тележку, ежесекундно сигналил своей музыкальной трехтональной сиреной и каждый раз, когда попадал в водоворот уличного движения, терпеливо ожидал, пока клубок размотается без его участия.

Но едва мы выбрались на шоссе Никозия — Фамагуста, то он уже не смог удержаться от того, чтобы не показать своей очаровательной пассажирке, на что способен его «невероятно мощный мотор». Несколько раз стрелка спидометра переползала через черточку, которая отмечала девяносто миль, и тогда, кроме свиста ветра, к моим ушам долетали из заднего сидения невыразительные заклинания и возгласы, среди которых время от времени можно было разобрать лишь слово «Аллах». По-видимому, это были магометанские молитвы, а может, и проклятия.