Исхак Машбаш - Оплаканных не ждут

Только проводив Джаримокова и оставшись один, Берузаимский по-настоящему приступил к осмотру своего нового владения.

Главное, что его сразу же привлекло в нем, это то, что в доме не было подвала.

Самолет шел на большой высоте. Приглушенно гудели мощные двигатели. За черной окружностью бортового окна беспрерывным потоком летели и гасли в плотной тьме вырывающиеся из двигателей красные искры. Под закругленным потолком кабины тлела мягким синеватым огнем одинокая лампочка.

Тагир полулежал, опершись на мягкую спинку сиденья. Его предупредили, что в их распоряжении целых три часа, и все-таки он не только не мог уснуть, но даже задремать. А вот сидевший напротив него человек, с которым его связывали самые трудные, если не самые трагические годы жизни, спал, удобно устроив русоволосую, на которой не были заметны первые седые пряди волос, голову на подлокотник кресла. Наверное, сказалось нервное перенапряжение того момента, которого они ждали несколько недель. У каждого нервная разрядка проявляется по-своему. Даже у тех, кого так много общего связывает в этом мире.

А может быть, Сергей прав. Спать, это лучше, чем молча ждать, глядя друг на друга. Говорить они все равно не смогли бы. Во всяком случае, о том, о чем хотели. Недаром же все последние дни их держали совершенно отдельно. Да и сейчас, Тагир был в этом уверен, любое их слово будет подхвачено и записано на пленку подслушивающим устройством.

Самолет находился в воздухе уже второй час. И должен был идти к цели еще вдвое дольше. Подумав об этом, Тагир невольно усмехнулся. Он достаточно хорошо знал географию, чтобы понимать, что от аэродрома, с которого они поднялись, до нужной точки было не более тридцати минут лета. Сейчас, выполнив свое задание, самолет вполне мог опускаться на бетонную дорожку, с которой он взлетел. Машина шла, все время меняя курс и высоту, и, несмотря на непроглядную черноту ночи, Тагир был уверен, что все это время граница была где-то рядом, граница, которую они пока еще не нарушали, но которую должны были все-таки рано или поздно нарушить, — иначе ни ему, ни спящему сейчас перед ним человеку незачем было садиться в самолет.

Тагир посмотрел на темневшую у входа в кабину пилота сигнальную лампу. Первая ее вспышка и легкий звуковой сигнал должны предупредить их: подготовиться. Потом второй. И дальше будет холодная свистящая пустота, рывок, и где-то высоко над головой неясное полуокружье шелка. Несмотря на большую высоту, с которой должен быть совершен прыжок, кольцо они должны были вырвать сразу после отделения от самолета. Потом придет медленное раскачивание в бездонной мгле, и где-то под ногами будут идти навстречу им горы и лес. Горы и лес, знакомые ему много лет назад. Их он считал своими. Узнает ли их теперь? Узнают ли теперь они его? И примут ли?..

Моторы продолжали гудеть мягко и усыпляюще. Сергей спал, словно его ожидала совсем другая судьба, чем Тагира. Словно он должен был остаться здесь, в машине, и вернуться снова туда, под горячее сухое небо чужой страны.

Внезапно приоткрылась дверца кабины. Из нее показалась голова штурмана. Прищурясь, он посмотрел на спящего Сергея, потом перевел взгляд на Тагира, и, приподняв палец, сказал по-русски с сильным акцентом:

— Еще час, — он постучал пальцем по руке. — А потом давай… Ищем ветра.

И снова исчез.

Тагир усмехнулся. Час! Значит, половину оставшегося времени сбросили. Но и так не слишком ли затягивается эта игра на нервах? Но «ищем ветра»! Это, кажется, все объясняло. Они не рискуют все-таки пересечь границу. Боятся. Значит, хотят выйти на участок с благоприятным направлением ветра. При большой высоте, на которой они все время шли, ветер вполне может вынести их за линию границы. Но пересечь границу они все-таки боятся. Даже на такой высоте! Эта мысль вдруг принесла ему удовлетворение. Они боятся! Он даже не попытался разобраться, почему это должно быть приятно ему. Почему он должен быть горд этим. Просто ему доставляло удовлетворение ощущать это. Впервые после многих лет полного отсутствия собственной гордости.

Самолет теперь, по-видимому, шел над морем, потому что вот уже минут двадцать, как он не менял своего курса. И Тагир, закрыв глаза, представил себе, над какой точкой он сейчас мог находиться. Наверное, внизу во всю ширь раскинулось море. А где-то справа, за галечными отмелями, вставали крутые, заросшие кустарником берега, а над ними уходили в черноту неба покрытые лесами горы. Много лет назад он, тогда еще совсем молодой парень, где-то там внизу впервые вступил на качающуюся палубу десантного судна. Была ночь, такая темная, как и сейчас, неясно угадывалась за бортом холодная маслянистая вода. С моря дул резкий пронизывающий ветер, и мелкие хлопья снега, прикасаясь к щекам, оставались на них капельками воды. Рядом в ночном тумане неясно темнели портовые сооружения. Батальон поднимался по деревянным трапам почти без единого звука. Только изредка где-то звякал в темноте неплотно пригнанный котелок, нет-нет да и слышалась вполголоса произнесенная команда. Позади оставался знакомый с детства аул, молодая жена с грудным Алкесом на руках. Впереди была темь, холодное море, и за ним берега Керченского полуострова… Но тогда не было времени переживать разлуку. Шла война, и враг стоял в каких-нибудь четырехстах километрах от предгорий. От земли, где сменяли друг друга десятки поколений адыгов.