Жан Брюс - Тревожное ожидание

– Не очень-то она торопится открывать.

Он смутно различал высокую фигуру Крейсслера возле двери. Он повернулся, чтобы задать вопрос Артуру Ламму, неподвижно сидевшему на заднем сиденье рядом с Паоло, но вспомнил, что рот журналиста заткнут кляпом. Потом Хирурго вспомнил, что молодая женщина хромая и ей нужно время, чтобы дойти до двери...

Порыв ветра жуткой силы приподнял машину. Упав на рессоры, машина долго качалась. Какая мерзкая погода! Хирурго не припоминал, чтобы подобная буря обрушивалась на Триест в это время года. Хотя лично его это вполне устраивало. Когда ему сообщили о капитуляции синьорины, он решил привезти с собой Артура Ламма, чтобы иметь возможность парировать любую неожиданность. Было вполне вероятно, что синьорина потребует показать ей брата, прежде чем начать серьезный разговор.

Терять время больше нельзя. Дело надо закончить до рассвета.

Стефан Менцель все-таки заставил Эстер разжать руки. Удерживая ее запястья, он сказал тихим голосом, глядя ей в глаза:

– Надо открыть. Я поднимусь на второй этаж. Если что-то будет не так, я уйду по крышам и свяжусь с вами потом. Не говорите ни слова, пока вам не вернут вашего брата.

Она не выдержала:

– Я не могу! Не могу принести вас в жертву... принести НАС в жертву!.. Артур достаточно взрослый, чтобы выкрутиться самому... Я больше не могу!

Пятясь, Менцель приблизился к двери и тихо повторил:

– Откройте дверь и потребуйте, чтобы вам вернули вашего брата, прежде чем начинать разговор...

Он развернулся и стал подниматься по лестнице.

Адольф Крейсслер нажал на кнопку звонка в третий раз.

Три длинных и четыре коротких.

Он начинал нервничать. Хирурго, этот мерзкий итальяшка, наверняка ввел его в заблуждение. Как и большинство жителей Средиземноморья, он принимал желаемое за действительное и не умел отличать вымысел от реальности...

Скрежет отодвигаемого засова, звук ключа, поворачиваемого в замке. Дверь открылась.

Адольф Крейсслер посмотрел на Эстер и спросил:

– Вы Эстер Ламм?

Она с трудом проглотила слюну и ответила:

– Да, я Эстер Ламм. Что вам от меня нужно?

Он шагнул вперед, опасаясь, что она захлопнет дверь.

– Вы должны были понять это по тому, как я звонил...

Они вошли в прихожую. Она закрыла дверь. Он подумал, что не следовало бы позволять ей запираться на засов: она могла организовать западню...

– Проходите сюда.

Он пошел впереди нее, потом обернулся и посмотрел на ее ноги.

– Несчастный случай?

Она перестала дрожать и ответила со злым огоньком в глазах:

– Гестапо.

– Именно это я и хотел сказать, – произнес Крейсслер, растянув тонкие губы в улыбке.

Он протянул руки к огню, потом сел в кресло, в котором совсем недавно сидел Менцель. Она, хромая, дошла до дивана, снова опустилась на него и сказала своим прекрасным голосом почти спокойно:

– Слушаю вас.

Он достал из кармана сигарету и неторопливо закурил.

– Я хочу видеть Менцеля. Вы дали нам знать, что вам известно, где он скрывается...

Она вздрогнула, прижала руку к сердцу и с трудом ответила:

– Прежде всего я хочу быть полностью уверена, что моему брату ничего не угрожает...

Крейсслер засмеялся саркастически, почти оскорбительно:

– Какая любовь к брату! Можно подумать... – Он оборвал смех и закончил деловым тоном: – Ваш брат в полном здравии. Мы вернем его вам, как только Менцель будет у нас в руках.

Эстер страшно побледнела. Ей показалось, что сердце остановилось. Мозг пронзила ужасная, чудовищная мысль... Она поняла, что втайне надеялась, что ее брат мертв и страшная дилемма решилась сама собой.

Она ответила дрожащим голосом:

– Пока мой брат не будет здесь, никакой разговор невозможен...

Крейсслер сделал пару затяжек, посмотрел на огонь в камине, потом на Эстер. Она ответила ему твердым взглядом.

– Мне кажется, – заговорил Крейсслер, – вы слишком требовательны. В конце концов, мы проявляем по отношению к вам доброту. Поверьте, мы умеем заставлять людей говорить...

Она приподнялась, готовая к схватке.

– Да, знаю. Вы немец; я сразу догадалась об этом. Ваши соотечественники уже разговаривали со мной таким языком. Они меня пытали, сделали калекой...

Она выдержала паузу и добавила, понизив голос, чтобы придать своим словам больший вес:

– Я им ничего не сказала. И сейчас не скажу.

Крейсслер напрягся; его глаза превратились в щелочки. Если бы у него были время и возможность, он бы хотел заняться этой наглой девкой! Не сказала? Пф! Все, кто вернулся оттуда, хвастаются, что не заговорили... Ну разумеется! Как же признаться, что выложили все, что знали? Однако он уступил: