Богомил РАЙНОВ - РЕКВИЕМ

— А я как раз собирался завтра вызывать их всех по порядку номеров, — замечает оперативный работник.

— Зачем?

— Вчера вечером обобрали аптеку.

— А откуда известно, что это они?

— Один из них пойман на месте преступления.

— Кто именно? -- спрашиваю я и чувствую, как у меня закололо под ложечкой.

— Да этот, Фантомас.

Я молчу, и это дает возможность шефу вспомнить законы гостеприимства.

— Чашку кофе?

— Благодарю, не смею отнимать у вас время.

— В таком случае вас угостит Драганов. А об остальном не беспокойтесь.

Оперативный работник тоже примерно моих лет. Этот невысокий человек с замедленными движениями, невозмутимым лицом, говорящий тихим голосом, почему-то скорее напоминает мне учителя, нежели офицера милиции. После того как мы выпили обещанный кофе, он начал своим обычным ровным тоном методично и неторопливо рассказывать о действиях шайки, как будто приступил к очередному уроку. Многие упоминаемые им подробности меня в настоящий момент не интересуют, но я выслушиваю его терпеливо, так как не знаю заранее, что из сказанного мне может пригодиться и что — нет.

— ...До последнего времени они снабжались непосредственно через аптеки, пользуясь поддельными рецептами и паспортами своих близких. Но в большинстве аптек их уже знают, да и мы установили более строгий контроль за продажей наркотических средств. Это заставило их обратиться к другому источнику, однако мы наложили руку и на него. Речь идет о медицинской сестре из ИСУЛ, по имени Вера, которая систематически выносила из склада морфий и которую мы всего лишь неделю назад поймали с поличным. И вот, оказавшись в безвыходном положении, они замышляют и осуществляют минувшей ночью ограбление.

— «Они»... — как эхо повторяю я. — Но кто из них подал идею? И вообще, кто мозг этой банды?

— Естественно, тот, кто ее главарь, — отвечает Драганов. — Тот самый Апостол, о котором я уже упоминал.

— Он у них умнее всех?

— Я бы не сказал, что он умнее всех, — вертит головой собеседник. — Его отличает не столько ум, сколько воображение или, если угодно, больная фантазия, а может, и зачатки своеобразного дара группировать вокруг себя людей. Книги читал безразборно, у него всегда в запасе дюжина готовых .фраз. Умеет употребить их к месту, но не выделяется особым интеллектом... Боян, к примеру, куда умнее его.

— И все же не Боян, а именно этот Апостол вожаком У них, — вставляю я, как бы внушая ему, что показывать крупным планом моего человека нет оснований.

— Не забывайте, что Боян у них дебютант. Он примкнул к ним совсем недавно. И потом, он слишком замкнутый, апатичный, молчаливый, чтобы стать душой группы.

Я не возражаю, и Драганов снова пускается во всякого рода подробности, большей частью ненужные мне, -обстоятельно рассказывает о проделках некоего Пепо, о последнем конфликте между Розой и ее родителями, о разговоре с Лили, который имел место позавчера тут, в этом кабинете,

Он называет всех их по именам и говорит о них так, как будто они его питомцы. Он называет по именам и всех прочих наркоманов, которых в столице насчитывается несколько десятков, и говорит о них так, будто все они образуют вверенный ему класс, весьма необычный, беспокойный и больной, кошмарный класс, но, раз уж этот класс так или иначе достался ему, он должен справиться с ним наилучшим образом.

Какое-то время я слушаю рассеянно изложение разговора Драганова с Лили, пока случайная фраза не насторожила меня.

— Значит, Лили действительно является приятельницей Бояна?

— Да... В какой-то мере...

— Почему «в какой-то мере»?

— Да потому, что, мне кажется, он не отвечает взаимностью на ее чувства.

— И все же она его увлекла?

— Не знаю. Трудно допустить. Едва ли она способна оказать на него какое-то влияние. Скорее он бы мог на нее влиять.

— Но вы же говорите, что Боян — дебютант.

Мой собеседник молча и как-то беспомощно пожимает плечами. Я тоже молчу, слегка негодуя на него и на самого себя за смутное желание любой ценой обелить моего подопечного.

— Понимаете, все они из одного квартала, вместе росли, вместе гуляют, и очень трудно определить, кто на кого и в какой мере оказывает влияние, не считая, конечно, Апостола, потому что тот открыто выступает в роли подстрекателя.

— Хорошо, — киваю я. — И все же эта наркоманская афера, как и все прочее в этом мире, должна иметь какое-то начало.

— О, все началось с их выпускного бала.

— Вы хотите сказать, что они себя губят с той поры, когда кончили школу?