Александр Надеждин - Ахиллесова пята

– Проходите, дружище, не стесняйтесь, – вывел Бореля из созерцательного состояния голос уже по-хозяйски расположившегося в одном из кресел Вернея, который был занят тем, что продувал мундштук стоящего возле его ног кальяна.

Борель сделал было шаг по направлению к другому креслу, но тут же передумав, осторожно присел на край оттоманки.

– Правильно, здесь вам будет удобней, – прокомментировал его выбор Годено, аккуратно опускаясь в оставшееся незанятым кресло, одновременно как бы проверяя его на прочность. И только когда основной массив его филейной части вошел в приемную емкость кресла и убедился в незыблемости старинной конструкции, он позволил себе чуть небрежно развалиться, облокотившись на спинку и закинув ногу на ногу.

В это время Верней, закончив возню с мундштуком, отодвинул кальян в сторону и, кивнув на него, обратился к своему, как это можно было понять по некоторым нюансам их обращения между собой, старшему по положению коллеге:

– Жаль поздно ты мне сказал, что поедем к Манон. У Юсуфа отец держит кофе-шоп в пятнадцатом округе. Можно было бы заскочить, разжиться у него табачку для этого зверского агрегата. – Он просмаковал слова следующей фразы:

– С медом и измельченными персиковыми соцветиями.

Комментарий Годено был краток.

– Извращенец. А скромная пролетарская «Житанька» не пойдет? Без фильтра и всяких там соцветий. – Он достал из бокового кармана пиджака синюю пачку с изображенной на ней бредущей куда-то фигурой и протянул ее сначала было своему напарнику, но затем, спохватившись, Борелю: – Не желаете?

– Спасибо, я не курю, – поблагодарил тот.

– Совсем?

– Раньше курил, бросил.

– Молодец. – Годено кивнул в его сторону, протягивая Вернею пачку. – Всегда уважал людей с силой воли. Тех, кто может устоять перед соблазном.

– Да, – подхватил Верней, вытаскивая из пачки сигарету, – и в самую ответственную минуту сказать себе: «Нет, меня так просто не возьмешь. Где сядешь, там и слезешь».

Борель чуть поджал губы и опустил глаза. И не поднял их, когда Годено любезно осведомился, не будет ли он возражать, если они оба закурят и доставят ему некоторое беспокойство своим дымом, а только коротко и сухо ответил:

– Нет.

Его истязатели почти одновременно глубоко затянулись, с улыбкой в глазах переглянулись между собой и также одновременно выпустили вверх сизоватые струйки дыма.

После несколько затянувшегося молчания Борель снова услышал голос Годено, который с почти уже приятельскими интонациями обратился к нему прямо по имени.

– Ну и как вам тут у нас, Огюст?

Огюст медленно поднял взгляд:

– В смысле?

– Антураж. Интерьер. Атмосфера.

Борель еще раз быстро окинул взором внутреннее убранство комнаты и немного скептично ухмыльнулся.

– Да, я вас понимаю, – поспешил согласиться с ним Годено. – Стиль, конечно, оставляет желать лучшего. – Он еще раз, на всякий случай, потряс подлокотники своего кресла. – И прочность. Но для пожилых людей извинительна тяга к старым вещам. Дело в том, что отец Анны-Луизы перед Второй мировой работал в нашем атташате, сначала в Трансиордании, потом в Анкаре. Да и ей самой тоже, в молодости, пришлось с мужем по тем краям помотаться. Она, вообще, дама такая... боевая.

– Была, – уточнил Верней.

– Ну почему, – возразил его старший товарищ. – Старая гвардия не сдается, как сказал генерал Камбронн [31]. Хотя, конечно, ничего не поделаешь, годы берут свое. Кстати, – он снова обратился к Борелю, конфиденциально понизив при этом голос, – Манон уже десять лет как вдовствует. Дети разъехались: своя жизнь. Хорошо, хоть внуков иногда дают понянчить. Они у нее просто замечательные. Особенно младший, Поль. Это, вообще, что-то невообразимое. Настоящий сорвиголова, минуты на месте спокойно не устоит. Но, конечно, вы же понимаете, все это, в общем-то, радости не частые. Вполне понятно, что она всегда с удовольствием готова помочь коллегам, по старой памяти. Принять, обогреть. Кофейком побаловать. Какое-никакое, а все разнообразие. На закате дней. Иначе ж просто подохнуть можно. С тоски да с безделья.

Борель, в продолжение этого монолога, как-то нахохлившись, продолжал в позе кучера сидеть на краешке оттоманки. Чрезмерная откровенность контрразведчика его почему-то насторожила гораздо больше, чем прежние полуиздевательские подколки и намеки.

– Вы совершенно напрасно хотите найти в моих словах какой-то подвох, – словно точь-в-точь разгадав тайные мысли Бореля, продолжил Годено. – Я все это говорю вам с одной-единственной целью. Растопить между нами лед недоверия. И все те меры и шаги, которые мы предпринимаем, они, прежде всего, во имя вашего же блага. Ну ведь так, Жюль, – последовала аппеляция к напарнику.