Александр Надеждин - Ахиллесова пята

Но путешествие все-таки кончилось и, как всегда бывает в подобных случаях, закончилось гораздо раньше, чем на это рассчитывал Борель. В общей сложности, от последней остановки на Казимира Перье, они проехали совсем немного. Слегка попетляв по переулкам за эспланадой Инвалидов, «Рено Меган» вырулил, наконец, на улицу Дюпон-де-Лож и остановился возле углового шестиэтажного дома.

– Приехали, – констатировал Годено и, обернувшись, бодро кивнул Борелю, как-то сжавшемуся на своем заднем сиденье и даже, кажется, за время поездки немного уменьшившемуся в размерах, – выходим.

Борель, насупившись, опустил голову, но, почувствовав на себе выжидающий взгляд двух пар глаз, одной – направленной на него напрямую в небрежном повороте головы, другой – в отражении узкого зеркального прямоугольника, медленно протянул руку к защелке дверной ручки.

Выйдя из машины, он посмотрел на Годено, на что тот приглашающим жестом призвал его последовать за уже не спеша удаляющимся от них по тротуару Вернеем. Так втроем – Верней впереди, Борель и Годено на три-четыре шага сзади (при этом последний чуть-чуть, на корпус, не больше, отставал от Бореля) – они обогнули угловой торец дома и с улицы Эдмона Валантэна подошли к двери третьего подъезда, которую шедший впереди Жюль открыл извлеченным откуда-то из глубин своей потертой кожаной куртки ключом.

Поднявшись по овальной винтовой лестнице полторы спирали, они оказались в довольно ограниченном пространстве тускло освещенного холла второго этажа, как раз напротив квартиры номер 24. Жюль нажал кнопку звонка, звука которого на вестибюльной площадке слышно не было, очевидно, из-за очень плотной обивки двери, так же, как практически не было слышно и раздавшегося секунд через двадцать приглушенного лязга отпирающего дверь поворотного механизма замка. Жюль, оглянувшись на своих стоящих чуть сзади спутников, зачем-то подмигнул Борелю и уверенным движением потянул на себя ручку двери.

Войдя вслед за Вернеем в еще хуже освещенный, чем холл, длинный, но достаточно узкий коридор квартиры, который, может быть, просто казался таковым из-за обилия каких-то картонных коробок различной формы и размеров, перевязанных пачек старых журналов и прочей, иначе не назовешь, рухляди, либо просто стоящей рядком вдоль стен, а то и просто наваленной друг на друга, Борель вдруг почувствовал, как нечто мягкое на ощупь, но очень настырное и юркое с тихим скулением несколько раз и в разных направлениях потерлось о его брюки на уровне икр, а в воздухе повис характерный аромат псины. Борель инстинктивно поморщился: он терпеть не мог собак, впрочем, как и всякую прочую домашнюю живность, и тут же услышал сзади бодрый голос Годено:

– Вольтер! Ну здравствуй, мой хороший. Рад, да, рад, я вижу, на вот тебе конфетку.

Борель оглянулся и увидел, как автор этих слов, уже присев на корточки, забросил в пасть, чем-то похожей на волка серо-палевой собаке средних размеров, с недлинной, но густой шерстью и загнутым в кольцо хвостом, какой-то маленький коричневый брикетик, и тут же начал обеими руками энергично скрести ее за торчащими, немного заостренными ушами.

– Анри! – раздался откуда-то из глубины коридора притворно-строгий и немного визгливый женский голос. – Сколько раз я вам говорила: не балуйте мальчика. По человеческим меркам мы с ним уже ровесники, а в нашем возрасте сладкое – это уже не взятка, как детям, а скорее эвтаназия.

– Анна-Луиза, что за сравнения, – тут же последовал ответ Анри. – Во-первых, добрый вечер. Вот решили с Жюлем заскочить к вам, на огонек. И не одни, а с нашим новым приятелем.

– Вижу, вижу. Я, может быть, и выжила из ума, но пока еще, слава богу, не ослепла, – сухонькая старушка, весьма неопределенного возраста, со вздернутым носиком и не по возрасту ярко накрашенными губами, с некоторой фамильярностью подтолкнув чуть в сторону снимающего куртку и загораживающего ей дорогу Вернея, подошла к Борелю и протянула ему свою маленькую и довольно морщинистую ручку. – Анна-Луиза. Или, как меня любят называть за глаза эти маленькие сорванцы, Манон. А знаете почему? – Борель, который и без этого вопроса был уже достаточно сбит с толку, промычал нечто неопределенное. – Нет, не по причине моей моральной раскрепощенности, – почему-то в таком контексте интерпретировала это мычание Анна-Луиза. – Моя девичья фамилия – Леско [30].

– Ну, не только поэтому, Анна-Луиза, – вышедший из-за спины Бореля Годено уже галантным движением поднес к губам для поцелуя ее руку. – А ваш шарм, ваша неотразимая...