Александр Надеждин - Ахиллесова пята

– Фээргэшного? – живо поинтересовался Минаев.

– Гэдээрошного. Дело в том, что мы этого младшего Бокассу тогда тоже разрабатывать начали. Можно себе только представить, какой, в принципе, мог бы стать агент влияния. И на папу, и вообще. В перспективе наследования престола. Естественно, что у паренька такие гастрономические пристрастия, такого тогда никто из нас даже в страшном сне вообразить не мог. Это же потом только все открылось. Когда ажаны в Булонском пруду нашли пару чемоданчиков с останками. В морозилку-то только самое ценное шло. Ну, естественно, дээстешники его довольно быстро вычислили. Не профессионал. А потом и раскололи, с помощью «сыворотки правды». Втихую от Жискара. Тот же с Бокассой-старшим дружбу водил. На слонов вместе охотились. Одним словом, скандал получился шумный. Студента-людоеда потом пожизненно в психушку упекли. Ну а Дорис наша пала жертвой. Он же, по его словам, в нее тоже влюбился. Он всех их любил, как потом выяснилось. Искренней, беззаветной любовью. И убивал, по очереди, чтобы избавить от мук взаимной ревности друг к другу. Но Дорис он убил по другой причине. Он ее расколол. Она отказывалась есть приготовленные им бифштексы. Говорила, что вегетарианка. А он однажды увидел, что она где-то в бистро уплетала шашлык. Этого он ей простить уже не смог.

– Н-да, – после некоторой паузы, последовавшей за рассказом шефа, хмыкнув, задумчиво протянул Минаев.

В это время дверь кабинета снова бесшумно распахнулась и на пороге появилась Зоя, держащая в руках поднос, на котором стояли четыре кофейные чашки:

– Путешественник прибыл, – она кивнула головой в сторону двери и тут же направилась к журнальному столику, чтобы оставить на нем свою ношу.

Вслед за ней взорам присутствующих предстал Иванов, громко произнесший с порога ритуальное «Разрешите!» и немного нерешительно сделавший затем несколько шагов вперед, отступив при этом чуть в сторону, чтобы пропустить выполнившую свою миссию и покидающую кабинет секретаршу. Лицо его было непроницаемо, сосредоточенно и серьезно; пиджак застегнут на все пуговицы; на левом плече висел портативный переносной компьютер-ноутбук в кожаном чехле.

– Разрешаем, юноша, разрешаем, – произнес хозяин кабинета, медленно поднимаясь со своего кресла. – Не то что разрешаем, а даже настаиваем. Заждались. – Он неторопливо приблизился к вытянувшемуся в напряженной, почти строевой стойке Иванову и протянул ему руку. Обменявшись с «юношей» рукопожатиями, Ахаян кивнул в сторону своего «ампирного» дубового стола, возле дальней оконечности которого стояло несколько стульев для посетителей. – Бери вон стул и... подсаживайся к нашей тесной компании.

Олег молча взял один из указанных стульев и поднес его к журнальному столику. Здесь он наконец оказался лицом к лицу со своим парижским начальством, оба представителя которого поднялись с дивана и по очереди протянули ему руки. Здороваясь сначала с Минаевым, а затем с Бутко, оперработник дважды немного сухо повторил казенное армейское приветствие «Здравия желаю», к использованию которого в практике политеса внешней разведки прибегали обычно лишь в тех случаях, когда возникала необходимость подчеркнуть особую официальность момента.

Минаев хотел, было, по этому поводу высказать какое-нибудь шутливое замечание, но в последний момент решил воздержаться и, быстро переглянувшись со своим замом, снова опустился на диван. Ему было интересно, что же на самом деле является причиной подобной строгой сдержанности в поведении его прибывшего с задания подчиненного: присутствие здесь одновременно еще более высокого начальства или... или же какие-то иные причины и соображения. Правда, возможности каким-либо образом углубиться в исследование этого вопроса у него не было, так как занявший свое место в кресле Ахаян сразу же взял быка за рога.

– Ну что, господа-товарищи, – медленно, растягивая слова, начал Василий Иванович, – как говорят ученые люди, все имеющее начало, неизбежно имеет и свой конец. Вот и завершилась маленькая эпопея, вернее, одиссея нашего скромного героя. Сейчас, наверное, нет никакого смысла говорить обо всей спонтанности... неподготовленности... некоторой даже неопределенности и безусловной сложности его миссии. В сущности, ведь вся наша работа это, по сути, перманентная экстремальная ситуация. Хотя, с другой стороны, возникает законный вопрос: имели ли мы моральное право, возлагая на Олега Вадимовича эту миссию, требовать от него каких-то очень весомых, существенных результатов. Разумеется, мы, как спортсмены, всегда должны ставить перед собой лишь самые высокие, значимые цели. Но в данном случае, наверно, следует признать, что отправлением Иванова в этот вояж речь шла скорее о неком жесте отчаяния, о желании использовать единственный имеющийся в нашем распоряжении, весьма спорный... сомнительный и... призрачный шанс. Вот о том, как он этот шанс использовал, мы и попросим сейчас Олега Вадимовича нам любезно поведать. Разумеется, останавливаясь лишь на самых главных, узловых моментах и опуская все второстепенные частности, которые он детально изложит в письменном виде, в своем итоговом рапорте, с коим у всех у вас будет возможность затем внимательно ознакомиться. – Закончив свое немного пространное вступительное слово, Ахаян сделал в сторону Иванова приглашающий жест рукой. – Олег Вадимович, вам слово. – Правда, он тут же спохватился. – Может быть, для начала кофейку?