Александр Надеждин - Ахиллесова пята

– Только что звонил. Он сейчас в ОТУ [87]. Сказал, задержится еще минут на пять-десять, – доложила Зоя и посмотрела на пустые чашки, стоящие перед Минаевым и Бутко. – Вам еще кофе?

– Нет, нет, спасибо, – почти в один голос ответили те.

– Неси, неси, – махнул секретарше Ахаян. – Лишний раз взбодриться не помешает. – Проследив за тем, как она, выйдя, закрыла за собой дверь, он перевел взгляд на своих сидящих на диване подчиненных. – Еще ведь неизвестно, что мы тут сейчас услышим.

– Да, а то так, может, вместо кофе еще и валидол потребуется, – бодрым тоном, с улыбкой, произнес Бутко и вполоборота посмотрел на своего непосредственного начальника, после чего улыбка очень быстро стерлась с его лица.

Гелий Петрович, чья физиономия постепенно все больше и больше становилась похожей на лицо доктора Гаше, взирающего на них с висящей на стене календарной репродукции, принимая точно такое же скорбно-задумчивое выражение, хмуро произнес:

– А чего он в ОТУ-то поперся?

– А чего ты спрашиваешь? – небрежно бросил Ахаян. – Он опертехнику в поездку брал?

– Брал.

– Ну вот. Значит, есть какой-то улов. Я так думаю. – Василий Иванович, сделав маленький глоток из принесенной ему чашки, немного насмешливо посмотрел на Минаева. – А ты чего, Гелюша, нервничаешь?

– Да нет, с чего...

– Правильно. Где наша не пропадала! Это ж мы только перед начальством за чужие грехи и глупости отвечаем. А перед Богом – исключительно за самого себя. Поэтому главное – чтобы совесть была чиста, а все остальное... не смертельно. Чего только в жизни не случается! А уж в нашей-то работе тем паче. Мало, что ли, у нас за всю нашу историю предателей было. А ведь каждый из них всем нам вроде как бы товарищем, а кому-то даже и чуть ли не другом считался. Ну ведь так? – цепкие глаза Ахаяна внимательно наблюдали сейчас за лицами обоих сидящих перед ним подчиненных.

– Так, – однообразно, хотя по очереди и в разной звуковой тональности, протянули подчиненные и, не выдержав направленного на них взгляда, опустили глаза.

– А казусов всяких у нас, у каждого, в практике мало, что ли, случалось? – со стороны шефа последовал новый вопрос, немного меняющий русло беседы и уводящий ее, к некоторому облегчению для его подчиненных, от довольно щекотливой и неприятной для каждого разведчика темы предательства.

Гелий Петрович уже более бодро, но все-таки все еще избегая встречаться с вопрошающим взглядом, полубуркнул-полуфыркнул:

– Полно.

– Причем самых неожиданных, – продолжил Ахаян. – У тебя вот, к примеру, агентов когда-нибудь ели?

– Ели? – поднял на него, наконец, глаза Минаев. – В каком смысле?

– В буквальном. Ножом и вилкой.

– Нет. Чего не было, того не было. Бог миловал.

– А вот у меня было. Агентессу одну, царство ей небесное, на бифштекс пустили. Правда, на связи она не у меня лично была. У другого товарища. Но это не важно. Причем, тоже в Париже. Года за два до нашей славной массовой высылки.

– И кто же ее съел? Дээстешники? – шутливым тоном предположил Бутко.

– Да нет, не дээстешники. Ты такого Бокассу помнишь?

– Бокассу? Это диктатор, что ли... черномазый?

– Он самый. Самодержец всея Центральноафриканской республики, переделанной им в империю.

– Да это известный каннибал, – подал голос Минаев. – Их же как раз два таких в одно и то же время было. Он, да Иди Амин [88]. Оба гурмана. Первый у второго, я слышал, даже однажды посла сожрал.

– А как же, интересно, агентесса-то наша ему на стол попасть умудрилась? – спросил Бутко, переведя взгляд с Минаева на Ахаяна.

– Да это не он ее съел.

– А кто? – почти в один голос спросили оба сидящих на диване товарища в темно-серых костюмах, заинтригованных рассказом своего начальника.

– Сынишка его любимый. Старший. Антуан Жан-Бедель Бокасса. В быту прилежный студент Сорбонны. В папашу, видно, пошел. Генами. Хобби у него, как оказалось, было такое. Пригласит какую-нибудь красотку-манекенщицу, и чтоб непременно со светлыми волосами, к себе в гости, на ужин, а наутро ее и след простыл. Все голову ломают, куда девушка подеваться могла. А она у императорского сынка на разделке. Череп в коллекцию, из волос парик, а все вкусные части тела в холодильник. Через неделю процедура повторяется. Причем очень любил очередную жертву кормить мясом ее предшественницы, испытывая при этом самый бурный оргазм.

– А агентесса наша тоже манекенщицей была? – после некоторой паузы спросил Бутко.

– Нет, она была секретарем-референтом немецкого посла.