Богомил Райнов - Утро — еще не день

— Сколько? — спрашивает хозяин, готовясь налить мне.

— Сколько необходимо для разговора.

— Для разговора достаточно и двух граммов, а может, не хватит и двух бутылок. Все зависит от вас, Майкл.

— Если от меня, то два грамма.

Он наливает по четверти стакана нам обоим: потом добавляет себе содовой, выпивает и закуривает сигарету. Я машинально делаю то же самое. Курю и жду.

Сеймур стоит у стены, оклеенной полинявшими серебристыми обоями, держа в одной руке стакан, а в другой — сигарету. Высокая фигура в безупречном сером костюме бросает темную тень на обои. При свете лампы лицо его кажется зеленоватым и уставшим. Американец по старой привычке прикусывает сигарету и щурится от дыма.

— Вам не везет, Майкл, — говорит он наконец.

— Я это понял еще тогда, когда встретил вас.

— Ничего вы не поняли. Встреча со мной была для вас последним счастливым шансом. Ибо, если бы вы встретили не меня, а Эванса, Уорнера, Бентона или кого-то другого из их шайки, ваша судьба сложилась бы совсем иначе.

Я молчу, поэтому Сеймур повторяет:

— Эванс, Уорнер, Бентон… Вы их помните, не так ли?

Еще бы не помнить!

— А зачем мне их встречать? Я давно сменил среду, Уильям, и давно уже работаю в торговле.

— Знаю, знаю. Вы и раньше работали в торговле, что лишь помогало вам в другой работе. Но допустим, что вы и правда работаете в торговле и что вы даже настоящий бельгиец. Это будет неудобно для нас обоих. Даже если вы эскимос, у вас есть прошлое, и некоторые люди не склонны прощать его. Например, мистер Томас. Надеюсь, вы не забыли Томаса?

Фамилия подброшена будто между прочим, но я знаю, что это не так.

— Вы ничего не говорите про Томаса, — настаивает американец.

— Я не знаю Томаса. И он не знает меня. Думаю, именно это вы и хотели услышать.

— Даже не имеете представления, кто он такой и как выглядит… — подсказывает мне Сеймур.

— Откровенно говоря, я не такой уж незнайка. Но узнал о нем по фотографии и письменным справкам.

— А не допускаете ли вы, что и Томас знает вас по фотографии и письменным справкам?

— Я уверен, что Томас вообще не подозревает о моем существовании.

Сеймур отпивает немного из рюмки, бросает на меня ледяной взгляд и замечает:

— В таком случае, может, повезет и вам. Ведь не может без конца идти плохая карта.

— Если бы мне везло, я бы встретил человека, который выполняет свои обещания. Вы сказали «несколько дней»…

— По моему плану именно так и должно было быть. Но вы же знаете, иногда планы… Тот тип оказался чрезвычайно подозрительным.

— Какой тип?

— Да, чрезвычайно подозрительный, — повторяет американец, словно не услышав моего вопроса.

— Я понимаю ваше положение, — киваю я. — Но что вам надо от меня?

— Очень сожалею, Майкл, но мне надо довести игру до конца… А вы — мой главный козырь.

— Эта карточная терминология мне ни о чем не говорит, — говорю я, загасив окурок в тарелке, которая служит пепельницей. — Хотите, чтоб я с вами сотрудничал, и ничегошеньки мне не говорите о сути дела.

— Я делал это в ваших же интересах. Зачем вам знать то, что вас не интересует. Но теперь обстоятельства изменились, поэтому возникла необходимость ознакомить вас с некоторыми деталями…

— Думаю, что речь идет о деталях, которые не имеют никакого значения, если вы решили доверить их мне.

— Не обещаю, что обязательно раскрою вам все свои карты, но, повторяю, познакомлю вас с теми, которые примут участие в игре, — уточняет Сеймур.

— Это ваше дело, — пожимаю плечами. — Но если я плохо информирован, неудивительно, если я плохо буду выполнять свою роль.

Американец измеряет меня быстрым, острым взглядом, выплевывает на пол окурок, затаптывает его ногой и закуривает новую сигарету.

— Успех дела требует, чтоб мы играли честно. Что вы скажете на это?

— Пока ничего. Если откровенно, то я удивляюсь, как это мы с вами — имея в виду нашу профессию и взгляды — можем заниматься общим делом?!

— Значит, вы не диалектик. В этом мире бесконечных противоречий и безудержных перемен вовсе неудивительно, если в конкретной ситуации и в какой-то момент пути двух враждующих индивидуумов сойдутся. Разве такого не может быть?

— Только в сфере абстрактных положений.

— В таком случае перейдем к конкретным.

Он медленно делает четыре шага — подходит к противоположной стене, потом еще четыре — возвращается назад. Выплевывает окурок, растаптывает его и, прислонившись спиной к полинявшим обоям, говорит: