Евгений Воеводин - Совсем недавно… Повесть

Когда в дверь постучали, Найт вскочил.

- Я открою, - остановила его Кислякова. - Это, наверно, соседка принесла молоко.

- Ну, открой, - пробормотал Найт.

Когда Кислякова вышла, он встал возле дверей с браунингом в руке, готовый стрелять, кричать, выбить окно и выскочить во двор; он слышал, как в голове у него стучала кровь, потом увидел, что револьвер ходит ходуном - вверх-вниз, вверх-вниз, и крепко стиснул кисть правой руки левой рукой.

Кислякова вошла с банкой молока и удивленно остановилась.

- Сергей, где ты? - окликнула она.

Он не успел спрятать револьвер. Женщина обернулась.

- Нервы пошаливают, - попытался он улыбнуться. Улыбка вышла кривой, у него дергалась левая щека. - Привидения мерещатся…

- А это… что? - она показала на его карман. - Сережа, расскажи мне… всё.

- Мне нечего рассказывать. - Он подошел к столу и сел. пряча дрожащие пальцы под скатертью. - Я же тебе говорил, я был в экспедиции, у меня с собой много денег, и я боюсь… Налей мне вина. Нет, не сюда, а в стакан.

Вино помогло, он немного успокоился, - достаточно для того, чтобы выругать себя: «Как баба! Нет, этак в желтый дом можно угодить. Скорее отсюда, довольно!».

На улице стемнело, и, как бывает за городом, с темнотой наступила тишина, только вдали раздавались веселые голоса курортников да кто-то пел, - тоже далеко, и слова песни можно было только угадать.

- Ты боишься, что тебя ограбят? - спрашивала Кислякова.

- Да, да… Надо будет положить деньги в сберкассу.

- Ты говоришь правду, Сергей?

- Правду? Ну да, конечно, правду. Уедем отсюда, Мария… Всё равно - куда… Хотя нет, подожди. Потом. Я говорю - уедем потом, завтра.

Он выпил еще немного вина. «Спать я не хочу. Нет, я очень хочу спать, но я не усну». Он прилег на диван, не раздеваясь, и уснул. Он спал беспокойно, вздрагивая, и Кислякова смотрела на него с жалостью: вот как измотался человек, и себя жалела немного, - день кончился не так, как ей хотелось. Она думала пойти сегодня с мужем в Летний театр на «Шелковое сюзанэ…»

…Найт ушел ночью, неслышно, в одних носках, ступая по рассохшимся половицам. Когда Кислякова проснулась, она напрасно обошла весь дом, палисадник, выглянула на улицу - его не было, не было его вещей, значит, он ушел - и надолго, может быть навсегда. И она заплакала, стараясь не плакать и уговаривая себя не плакать, потому что у нее некрасиво толстели губы и распухали веки от слёз.

Потом она начала понимать. Не догадки, скорее подобия догадок, появились у нее, - пусть они были за тридевять земель от истины, но она чувствовала не только личную обиду. Он - нехороший человек. Не зря он стоял тогда у дверей, белый как полотно, с револьвером.

«Не всё ли тебе равно? - тут же спросила она себя. - Был и нет, всё кончено, в следующий раз не будешь такой легковерной, не простишь, как вчера». Но что-то недосказанное мучило ее. Убил он кого-нибудь, ограбил, бежал от правосудия? И сидел здесь, рядом с ней. Трогал ее руку. Смотрел в глаза. Она постояла перед зеркалом, густо пудря нос, веки, уже покрасневшие от слёз, а потом, еще раз оглядев себя и вздохнув, пошла на работу.

«Да что я, погремушка, что ли? - вдруг обозлилась она. - Поиграл, да и бросил? Нет», - и она свернула в переулочек, к районному отделению милиции.

В город Курбатов возвращался поездом: не хотелось ехать в машине вместе с арестованным, видеть его заискивающий взгляд, в котором нет-нет да и вспыхивала бессильная ярость. В конце допроса майора вдруг охватило чувство невыразимой брезгливости, какое появляется, когда наступишь на мокрого болотного гада. И хотя Курбатов сам искал этого гада, хотя он только и думал о том, как бы поскорей и посильней придавить его, и намеренно сделал это, - всё-таки брезгливое чувство взяло верх. Майору захотелось несколько часов побыть среди хороших, пусть и незнакомых людей, просто поговорить с ними о дорожных пустяках, просто отдохнуть, освободиться ненадолго от того напряжения, в каком последние дни он жил и работал.

Допрос Виктора Осиповича закончился вечером. Он рассказал, что Найт уехал в город накануне. Потом арестованного увезли, а Курбатов пошел на станцию. Поезд, видно, только что подали; майор сел в пустой вагон и выбрал место у окна, за узким столиком, на котором даже не помешались локти.

Свет еще не зажгли. Было тихо; в опущенное окно долетали короткие, приглушенные расстоянием гудки маневровых паровозов. По перрону кто-то медленно шел, звякая под вагонами жестяными заслонками и постукивая молотком по колесам. И Курбатову в этой вечерней теплой тишине снова стало неспокойно и тревожно, как минувшим днем, когда они стояли в цехе, а по проходу быстро шел враг… Снова подумалось: где же Найт? Куда скрылся самый опытный, самый хитрый из пятерых?