Крыжановский Жемер - Тибетский лабиринт

Герман осознавал, что его объяснения звучат совершенно наивно, можно сказать, недопустимо наивно для тридцатипятилетнего профессора и доктора наук, но сказанное представляло собой сущую правду. В этой правде недоставало лишь одной детали - Лили, каковая в Братстве состояла и, несомненно, участвовала во всех ритуалах. Эта, сокрытая от следствия деталь, не менее прочно удерживала Германа от вступления в Братство, нежели приверженность мальчишеским идеалам.

- Понимаю, - мягко сказал щеголь, - и благодарю за откровенность, уважаемый.

- С дядей все пока ясно, - снова вступил в разговор толстяк. - Теперь перейдем к отцу. Его ведь расстреляли по приговору революционного трибунала, то есть - по приговору Советской власти. Хотелось бы узнать ваше отношение к данному факту.

- Время было такое, гражданин следователь, - бросил Герман давешнюю Бокиевскую фразу, которую, как и прочие ответы, приготовил заранее.

- И все же! - грозно прошипел толстяк.

- Приговор отцу подписал друг моего дяди и член его Братства Башни Глеб Бокий. Много раз мне хотелось убить этого человека, и возможность такая предоставлялась неоднократно, но что-то останавливало - возможно, не хотелось брать грех на душу. В конце концов, за меня отомстила та самая Советская власть, именем которой вершил свой суд убийца моего отца. Здесь я вижу некую параллель с пресловутым Орденом Башни. Одно поколение моей семьи участвовало в его уничтожении, другое - в восстановлении. Времена меняются, меняются и судьбы поколений…

В ответ на эту тираду Толстяк по-восточному зацокал языком, вероятно, выражая таким манером недоверие к услышанному. Щеголь же в очередной раз удружил Герману, переведя разговор в менее щекотливую плоскость:

- Хорошо, дорогой профессор, оставим Братство Башни. Расскажите теперь о своей работе. И начните со свитков Якова Блюмкина.

Упомянутые свитки на протяжении многих лет служили главным объектом исследований профессора Крыжановского, можно сказать, делом всей его жизни.

И Герман стал рассказывать.

Началась эта история четырнадцать лет назад, в двадцать пятом, когда Бокий и Харченко подготовили экспедицию в Тибет. Пожалуй, правильнее сказать - не подготовили, а выстрадали - чего стоили, к примеру, изнуряющая альпинистская подготовка и изучение тибетского языка - даже вспоминать боязно. Оставалось лишь получить разрешение от наркома иностранных дел Чичерина, но в последний момент все сорвалось из-за козней Меера Трилиссера - давнего недруга Глеба Бокия. Желая насолить Бокию, Трилиссер убедил Чичерина отказать в проведении заграничной экспедиции, однако, возражений против того, чтобы организовать таковую в пределах СССР не нашлось, и Харченко удалось вначале съездить в Крым, а затем на Алтай. Обе поездки имели одну и ту же цель - поиск следов працивилизаций. Этими новыми изысканиями Александр Васильевич так увлекся, что на время примирился с невозможностью осуществить давнюю мечту - отправиться в Тибет и отыскать мифическую Шамбалу. Однако подобным образом с неудачей примирились не все - коллега Бокия по работе в ГПУ и один из членов Братства Башни, Яков Блюмкин, заявил, что плевать он хотел на бюрократические препоны и готов двинуться на поиски Шамбалы в одиночку, презрев любые трудности.

Блюмкин слыл личностью по-своему легендарной. Выходец из левых эсеров, человек авантюрного склада, именно он в восемнадцатом году осуществил убийство германского посла графа Мирбаха. Помимо того, Яков имел и иные заслуги перед пролетарской революцией, а также обладал немалыми связями и еще большими амбициями. Поэты Сергей Есенин, Николай Гумилев и Осип Мандельштам гордились дружбой с ним, а сам Лев Троцкий причислял этого человека к своему ближнему кругу. Но, как бы там ни было, все знали: Яков - хвастун, каких поискать, соврет - недорого возьмет. Поэтому когда он исчез из поля зрения, никто в Братстве не придал этому факту особого значения. Через год Блюмкин вернулся. Вид имел одичалый, но вполне довольный. Изумленным членам Братства он заявил, что побывал в Тибете, нашел Шамбалу и даже беседовал с ее представителями - потомками древней мудрой цивилизации. В доказательство своих слов Яков предъявил стопку старинных текстов на архаичном тибетском языке, в которых, якобы, содержались некие сакральные знания, в частности - ключ, позволяющий попасть в Шамбалу. Зная Блюмкина, никто бы его тибетской истории верить не стал, кабы не эти свитки, оказавшиеся вполне подлинными.