Сергей Донской - Дату смерти изменить нельзя

Вот и все, отстраненно подытожил Бондарь, когда остался на трапе один. Все его четыре конечности намертво переплелись с перилами и перекладинами, тогда как противники держались лишь с помощью рук. Не мешай им оружие, борьба за жизнь продлилась бы дольше. Оставалось проверить, насколько живуч хранитель древних традиций в кимирсеновском френче. Константин Ли. Председатель разгромленного общества корейско-русского противостояния.

Переждав накат водяной горы, Бондарь развернулся, чтобы забраться в рубку, но Константин Ли был тут как тут, словно чертик из табакерки. Издав воинственный клич, он прыгнул вниз, сшиб Бондаря, и два сцепившихся в смертельной схватке тела покатились на палубу.

Председатель решил умереть. Обнаружив, что русскому удалось освободиться от пут, он понял, что исправить уже ничего нельзя. Он вспомнил голос, сказавший по телефону: «Родина ждет». Родина действительно ждала. Открыв вместо объятий двери всех своих застенков и пыточных камер. Не заглушив двигатель, не застопорив штурвал и даже не поставив «Летучую рыбу» на автопилот, он высунулся из рубки и с ненавистью уставился на блестящую кожанку русского. Как получилось, что капитан Бондарь встал у него на пути? Как удалось ему разрушить ту пирамиду власти и беспрекословного подчинения, на вершине которой стоял Председатель? Все рухнуло, рухнуло окончательно и бесповоротно. Но Константин Ли не собирался погибать в одиночку под обломками своей маленькой империи. В нескольких десятках километров находился густонаселенный город, а совсем рядом, на «Летучей рыбе», в отдельном тайнике хранились запалы к атомным бомбам, способным уничтожить и Владивосток, и все окружающие порт поселки. Безумная затея? Как бы не так! Тому, кто самостоятельно освоил принципы управления морским судном, будет не так уж сложно справиться с куда более простым механизмом. «И я справлюсь, – подумал Председатель, изготовившийся к прыжку. – Справиться бы только сначала с русским ».

Оружия в рубке не было, поэтому действовать пришлось голыми руками. Председатель уповал на внезапность нападения и на слабость раненого противника. Он норовил перегрызть ему глотку или выдавить глаза пальцами, он стремился добраться до чужой мошонки.

Бондарь яростно сопротивлялся, однако силы его были на исходе, это ощущалось по вялости его движений, затрудненному дыханию, помутившемуся взгляду. Пока что еще он умудрился подминать Председателя и одновременно выдерживать напор набегающих волн. Но как долго выдержат его ноги, обвившиеся вокруг растяжки мачты? Минуту, другую? Потом набежит волна, подхватит сцепившихся мужчин, повлечет их к гибельному краю.

Председатель был готов к этому. Если их смоет, то он и Бондарь пойдут ко дну вместе – такова была программа-минимум. По большому же счету Председатель предпочел бы не утонуть, а раствориться в атомной вспышке, как в нирване. Чем не достижение великого освобождения? Пара ядерных зарядов – это не пущенная пуля. Что может быть грандиознее и величественнее такого добровольного ухода из жизни?

Бондарь же думал не о смерти, притаившейся в трюме яхты, не об агрессивной политике Северной Кореи, не о начальстве, не о собственной карьере или выгоде. Сложные взаимоотношения между Россией и Америкой его тоже не занимали, потому что эти и все другие названия и определения превратились в пустой звук.

Был Бондарь. Был хрипящий и извивающийся под ним враг. Была Лиззи, брошенная на произвол судьбы. Вот ради нее-то и старался Бондарь в первую очередь. Он защищал свою женщину , мстил за ее страдания, заботился о ее безопасности. Он вел себя, как поступали десятки и сотни первобытных предков, вынужденных сражаться за избранницу. Такие эмоции, такие побудительные мотивы не опишешь в отчетах, рапортах и докладных записках. В них не признаешься командирам и сослуживцам, их принято скрывать от окружающих. Мысли о Лиззи не были ясными и отчетливыми. Скорее, это были образы, запечатленные сознанием.

Доверчивое выражение осунувшегося, усталого, но все равно прекрасного и дорогого лица Лиззи. Набор ее улыбок – от самых язвительных до совершенно искренних. Глаза, легко меняющие подозрительный прищур на наивное хлопанье ресницами. Манера старательно выговаривать малознакомые слова. Самоотверженность, с которой Лиззи отдавалась Бондарю и отрекалась от благополучного прошлого. Она попросила взять ее за руку и увести из прежнего знакомого мира в мир новый, неведомый, непредсказуемый. И она не хныкала по пути, как бы говоря: «Веди меня, владей мной, поступай как знаешь».