Чингиз Абдуллаев - Симфония тьмы

Они остались одни. Генерал МОССАДа Райский и Дронго. И долго молчали. Потом Райский спросил:

– Вы серьезно так считаете?

– Почти, – честно ответил Дронго.

– По-моему, в ваших рассуждениях есть рациональное зерно, – задумчиво сказал Райский. – Мы просто устали от этой ненависти. Устали от постоянной войны всех наших соседей против нас. Но вы не совсем правы. У нас есть и то, что отделяет нас от других народов. Страшный опыт холокоста, вы не забывайте об этом. Каждый еврей помнит, что подобное не должно повториться. Мы не можем позволить себе никогда быть слабыми. Мы обязаны быть сильными, чтобы подобной трагедии, когда сжигали и убивали миллионы евреев, не повторилось. Это не комплекс неполноценности, Дронго. Это комплекс вины за наших погибших родителей, которых мы не могли защитить.

– Белорусов тоже убивали, – возразил Дронго, – но они же не стали после этого постоянно вспоминать об уроках войны.

– Их убивали не за то, что они белорусы, – возразил генерал МОССАДа, – они сражались в Сопротивлении, были в партизанских отрядах, боролись с фашистами. А нас убивали только потому, что мы евреи. Быть евреем – это уже была вина, и за это убивали. У нас очень трагический опыт, Дронго. Вспомните, сколько тысяч лет нас сжигали и вешали. Разве мы не выстрадали свое право на защиту?

– На защиту – да. Но не на агрессию. Вы часто наносите превентивные удары, считая, что только таким способом можете решить свои проблемы. Это иллюзия. Чем вы становитесь сильнее, тем больше вас ненавидят во всем мире. Простите, генерал, вы сами напросились на откровенность.

– Да, – кивнул Райский, – я знаю об этом. Но я солдат и обязан выполнять свой долг. И поэтому завтра наша группа пойдет на штурм этого женевского центра. Остановить уже ничего нельзя. Все зашло слишком далеко. И не только у нас, Дронго.

В этот вечер должен был состояться последний концерт Осинского в Европе. Все билеты были проданы. Меломаны со всей Германии съехались на этот концерт, ставший значительным событием в культурной жизни страны. Сказывался обычный эффект нарастающей лавины, столь характерный для явлений культуры и искусства. Достаточно приобрести небольшую известность, получить начальный заряд, или, иначе говоря, «тронуться с горы», как дальше идет эффект нарастания лавины, вызывающий интерес к этому событию, уже не столько зависящий от самого исполнителя и действительного качества его произведений.

Должны были прибыть высокопоставленные гости, и полиция с самого утра оцепила здание, где должен был пройти концерт. А Осинский с самого утра нервничал. Он не понимал, почему его так срочно вытащили из Женевы, где он наслаждался почти деревенской тишиной и покоем. Он не понимал, куда делась Барбара, а его менеджер так и не смог вразумительно объяснить ему, где именно она находилась. И наконец, куда пропали один из его охранников – Мартин и новый специалист, так понравившийся ему в Париже, – мистер Саундерс.

Все его вопросы оставались без вразумительного ответа, и от этого он нервничал еще больше. Ему необходимо было время, чтобы «войти» в атмосферу концерта, в это своеобразное творческое состояние, из которого он был выведен после отъезда из Парижа.

Не принимавший участия в репетиции оркестра, даже не посетивший зал перед началом концерта, он нервничал все больше и больше. И в конце концов устроил истерику Якобсону, требуя немедленно вернуть Барбару. Лишь с большим трудом Якобсону удалось убедить композитора, что она приедет на следующий день после концерта.

Хуан и Брет получили строгое задание не рассказывать, что именно произошло за время отсутствия Осинского в их группе. Оба охранника предпочитали держать язык за зубами, видя нервное и лихорадочное ожидание Якобсона перед концертом. Они даже не понимали, чем вызвано подобное состояние менеджера, который уже был в курсе случившегося. Он не просто знал о происшедшем задержании Дронго и его спутников. Он знал также и о том, что акция по их устранению не удалась и все люди Асанти, которые поехали вместе с пленниками, исчезли, словно провалились сквозь землю. Все это делало предстоящий концерт совершенно непредсказуемым зрелищем с любым финалом. Может быть, самым неожиданным.

В три часа дня по его личному телефону позвонил Асанти. В отличие от Якобсона, он был более спокоен.

– Мы так и не нашли наших людей, – заявил коротко он, – видимо, опять вмешался кто-то третий. Мы не сумели ничего сделать.