Рахим Эсенов: Легион обреченных

— Мадер сумел вспомнить лишь немногих, — вкрадчиво сказал Каракурт.

— А тебе они известны все? — улыбнулся Таганов, подвигая Нуры чайник. Тот тоже ответил скрытой, одной ему понятной улыбкой, налил пиалу чая, откусил кусочек сахара.

— Мадер ответил Гелену: «В спешке трудно сосредоточиться», — продолжал рассказ Курреев. — Мне тоже нужно время, чтобы собраться с мыслями. Ведь ты хочешь, чтобы я вспомнил всех?

Предыдущая карьера Гелена хорошо известна. Но еще с лета 1944 года тогдашний начальник ведущего отдела в гитлеровском генштабе стал собирать все ценные материалы о Советском Союзе в отдельные папки, а позднее, перед самым крахом фашизма, припрятал их в горах Баварии. Своих доверенных сотрудников и агентов он призывал временно затаиться и готовиться к активизации после войны. Семьи его сотрудников получали мнимые похоронки, кому-то он устроил пластическую операцию, иным даже обрезание, чтобы сойти за иудея или мусульманина, кого-то снабдил фальшивыми документами, кого-то сдавал в плен американцам...

— Послушай, Курреев! — возмутился Ашир. — Неужели мы без тебя не знаем всей деятельности Гелена! Зачем ты отвлекаешься от сути дела?

И опять Нуры улыбнулся в глубине коварной души, а на лице проглянула лишь угодливая маска.

— Я маленький человек, Ашир, — заговорил он торопливо. — Ты же помнишь меня с детства... Я всегда был непоследователен в поступках, я слабее тебя, но, как видишь, дожил до сегодняшнего дня.

— О чем с тобой говорили Мадер и Ричард Кук?

— О чем?.. Я прибыл в Мюнхен по распоряжению Мадера, то есть, я хочу сказать, что на деньги разведывательной службы США.

— Мадер вызвал тебя со средиземноморского острова по приказу американца Кука? Так?

— Да... Они, немец и американец, не скрывали своих тесных контактов.

— Что же тебе сказал Кук?

— Он объяснил, что ловкие боевики с ножом, отравой и пистолетом выходят из моды. Нужно, мол, действовать иначе — острым словом, клеветой или хитростью. Взрывать советский строй изнутри, расшатывать его, вести идеологическую диверсию...

— Что он тебе предложил конкретно?

— Проникнуть в одну из республик Средней Азии, вжиться в обстановку, для начала завести знакомства среди всяких скептиков, болтунов, у которых плохо держится за зубами государственная тайна, искать богемствующих юнцов, из которых можно выкормить шпионов и предателей... Разумеется, их регистрировать, изучать...

— И все-таки тебя берегли и для других дел. Тебе же дали имена и явочные квартиры, чтобы ты связался с агентами, заброшенными в Среднюю Азию в войну и после войны.

— Мне сказали, что связь по радио каждую пятницу, сеанс в последние пять минут каждого шестого часа, в любое время суток. Вот и все.

— Погоди, Каракурт! Ты же сказал, что при входе Мадер успел перекинуться с тобой словечком тайком от Кука. Он считал себя не столько американским, сколько немецким шпионом.

— Да, — кивнул Нуры. — Это так. Но это оказалось ерундой.

...К условленному времени Курреев пришел в тенистую аллею сада картинной галереи. Он сидел на скамье, листая журнал. Устав ждать, забеспокоился, как вдруг заметил чью-то фигуру и стал следить за ней. В это время какая-то молодая женщина приблизилась к нему, ее дорожная сумка была набита свертками, но по неосторожности она выронила ее, и свертки рассыпались. Нуры поспешил помочь, чтобы поскорее избавиться от непрошеной свидетельницы. И вдруг женщина, нагнувшись, шепнула ему пароль и, услышав ответ, назвала адрес: «Гогенцоллернштрассе, станция техобслуживания автомобилей Отто Коскофа. К восьми часам вечера в воскресенье».

Со станции Курреева отвез на машине в сторону букового леса некий господин с боксерской шеей, высадил у небольшого трехэтажного дома в стиле модерн. В одной из комнат Каракурт встретился с Мадером. Тот выставил на стол бутылку бренди. В кабинете не было ни ковров, ни часов, ни картин, лишь над письменным столом висела гипсовая копия посмертной маски Фридриха Великого.

— Я уважаю вас, мой эфенди! — горячо зашептал Мадер, перегибаясь через стол в знак особой доверительности. — Я помог вам, сделал все, чтобы никто не заинтересовался вашим подозрительно благополучным возвращением из Туркмении... Вы мой крестник, а кто рубит сук, на котором сам сидит? А Фюрста нет, достукался: не рой яму другому — сам в нее угодишь... Теперь вы мой должник. А уважаю вас за смелость. Помните, как вы во Франкфурте-на-Майне прикончили одного американского офицера? Узнай о том американцы, расстрела не миновать.