Рахим Эсенов - Легион обреченных

Таганов не мог знать, что Фюрст, извещенный о подготовке покушения, приказал Роберту выполнить намеченный план. Он явно что-то задумал, и, видно, не без подсказки «сверху».

В назначенный день и час перед домом Каюма раздались выстрелы, взорвалась граната. Машина «президента» врезалась в дерево и загорелась. На место происшествия тут же, словно ждали, прибыли гестаповцы, оцепили особняк, прочесали ближайшие кварталы, но никого не нашли.

На следующий день газеты, падкие на сенсации, вышли с крупными заголовками и кратким сообщением о дерзком покушении большевистских агентов на «выдающегося лидера свободного Туркестана, большого друга немецкой нации». Покушавшимся удалось скрыться. И на этом точка.

Прочитав газеты, Таганов терзался мыслью, что ошибся в Джураеве, и подставил под удар честного человека. Теперь, несомненно, Мадер и Сулейменов не остановятся ни перед чем, чтобы убрать опасного свидетеля. Ашир решил спасать Джураева. Тот как-то говорил ему, что в варшавском отеле «Метрополь» у него есть надежная «крыша», верные друзья. И сказал, как их отыскать. Таганов был уверен, что Джураев там. Разведчик знал эту гостиницу, расположенную на одной из магистралей польской столицы.

...Джураев скрывался в номере первого этажа, выходившем одним окном во двор, а другим на оживленную Маршалковскую. Стол его был уставлен пустыми бутылками из-под шнапса и польской водки. Посуда валялась всюду — в углах, под шкафом, под кроватью.

Роберт нервничал, много пил. Постоянно следил из окна за улицей. Увидел Таганова, направляющегося к отелю, усмехнулся, погладил заросшие щетиной щеки.

У самого входа едва не попал под машину. Выскочивший из такси шофер, рослый немец, размахивая руками, кричал на всю улицу, даже схватил Таганова за грудки и, притянув к себе, прошептал:

— Каюм-хан жив. Накануне он уехал в Италию. Стрелял Джураев, провокатор. Покушение — инсценировка... — Он тут же оттолкнул Ашира, еще громче закричал: — Проклятый азиат! Недотепа! Тебе ли жить в цивилизованном городе? Убирайся в свою Азию, ослов там паси! — С силой хлопнув дверцей, уехал.

Джураев долго не отпирал дверь, а открыв, встретил Таганова золотозубой улыбкой. И Ашир невольно вспомнил слова Турдыева: «Заметь, он даже улыбается фальшиво. Такой человек не может быть хорошим».

Роберт засуетился, порываясь обнять Таганова, не знал, где посадить. Лепетал, что верит Аширу, знает, что он — настоящий друг и не оставит товарища в беде. Брызгая слюной, будто торопился, рассказывал:

— Да, я убил предателя Каюма по заданию Москвы. Я — советский разведчик, специально заброшенный в немецкий тыл, чтобы внедриться в ТНК и группу Мадера. В Варшаве я установил связь со штабом польских патриотов, которыми руководит советский генерал-майор, в прошлом военный атташе в Польше. А вообще подпольными делами у поляков заворачивает писательница Ванда Василевская. Она сейчас в Москве... — продолжал нагло врать провокатор. — Ты думаешь, я только этим вонючим комитетом занимался? Нет, брат! Теперь на очереди дивизия. Надо немцам помешать, поломать их планы. Я знаю верных людей. Их много... Да и у тебя, наверное, на примете немало. А?.. Вон как они возле тебя вьются. Говорят, уважают тебя... Давай будем вместе бороться против общего врага, собирать вокруг себя честных людей. Ты не доверял мне, знаю, я чувствовал... Теперь убедился?..

Таганов, не перебивая, слушал Джураева и уже в который раз приходил к выводу, что немцы учат своих агентов мыслить по шаблону, действовать только по инструкции. Гитлеровцы пытались превратить шпионаж, как и военное дело, в точную науку. Таганов хорошо помнил, как его самого наставлял Фюрст.

Роберт завел разговор о группе Байджанова: дескать, знал, что тот попал в дивизию по рекомендации Эембердыева, и нечего темнить, если об этом открыто поговаривают среди туркестанцев. В памяти Ашира высветилась еще одна инструкция Фюрста. «Человек не может жить без греха, не может быть чистым как стеклышко, — поучал оберштурмбаннфюрер своих агентов. — Где-нибудь да в чем-нибудь запятнан, хоть капельку. Где-нибудь да споткнулся. Пронюхайте о его грехах, разглядите это пятнышко, узнайте, на чем запнулся, и прижмите его, только покрепче... Уверяю — размякнет, как сухарь, опущенный в стакан горячего молока».

Джураев действовал по наставлению своего шефа...

Внимательно вслушиваясь в слова провокатора, Ашир вглядывался в его опухшее от пьянства лицо, вспоминал свою первую встречу с ним в комитете. Да и после пути-дороги Таганова и Джураева скрещивались не раз. В памяти всплывал далекий лагерь, кучка курсантов, дерущийся Джураев. Хриплая брань, разбитое в кровь лицо. Пока прибежали немецкие офицеры, Джураев лежал на земле с рассеченной щекой.