Питер О'Доннелл - Недоступная девственница

Он опустил ее на землю и принялся яростно рвать на себе майку, словно готовясь перевязать глубокую рану. Повернув голову набок, Модести чуть приоткрыла глаза и, не шевеля губами, прошептала:

— Они идут, Уилли. Пытаются двигаться быстро и бесшумно. Уже вышли на каменистую площадку. Жако и Камачо вынули свои мачете из ножен. У Чанса в руке нож. Начинай с Жако и Камачо, у них автоматы и, боюсь, они вполне законченные идиоты, чтобы от бессилия начать пальбу. Так, подожди… подожди. Давай!

Уилли мягким прыжком вскочил на ноги, повернулся — рука его молниеносно скользнула к ножнам с левой стороны груди. Трое мужчин быстро приближались, их отделяло не более десяти шагов. Первый нож поразил Жако прямо в сердце. Вторым был убит Камачо — тоже в сердце; он лег на землю в шести шагах от Уилли. И в этот момент из-за его спины вынырнула Модести. В глазах Чанса полыхала ярость, смешанная с животным страхом. Губы его непроизвольно растянулись в какой-то жуткой гримасе, словно он не мог поверить тому, что видел перед собой. Напротив него стоял живой и невредимый Уилли Гарвин. Жако и Камачо лежали мертвые.

Он все еще по инерции двигался вперед, в руке его поблескивал нож, но Модести была настолько быстра, что он еще не успел поднять оружие, как она в высоком прыжке нанесла ему страшнейший удар ногой под сердце. Тело его содрогнулось, глаза потухли — его отбросило назад, и он медленно опустился на колени. Чанс еще только начал падать навзничь, а рука Модести уже сжимала конго. Чудовищный удар пришелся прямо в висок, и, еще не коснувшись затылком земли, Чанс был уже мертв.

Уилли Гарвин провел руками по волосам и окинул взглядом поле битвы. Несколько любопытных пчел уже начали исследовать открытые раны убитых. Оглянувшись, он вдруг понял, что это была совершенно фантастическая беззвучная битва, словно сошедшая с экрана немого кино. Не имело никакого смысла осматривать Чанса; удар конго был смертельным, иной вариант Модести не устроил бы.

— А я был прав, Принцесса, — довольно пробормотал он. — Палка. Добрая старая палка. Что может быть лучше? Я всегда это знал.

— Ты всегда это знал, Уилли, — словно автомат, повторила Модести.

Она оглянулась по сторонам, брезгливо поморщилась и начала стаскивать с себя майку. На левой руке ее, от плеча до самого локтя, виднелась длинная тонкая царапина, словно оставленная опасной бритвой. Из раны капала кровь.

Уилли взял ее за руку и стал осматривать рану.

— Ты слишком увлеклась обманными ударами, — нахмурился он. — Но, в общем, ничего страшного, просто рассечена кожа.

Он достал из заднего кармана пакет антисептического пластыря и залепил рану. Модести подняла глаза к небу: над ущельем уже лениво кружили три стервятника.

— Скоро здесь даже следов не останется, — поежившись, прошептала Модести.

Уилли кивнул. Когда оставшиеся в живых кикуйю — те двое, которых он просто оглушил палкой, — придут в себя и уползут, стервятники сложат крылья и упадут на добычу. К рассвету здесь останутся только кости. И на плоскогорье, где сейчас лежат тела Селби и Лоеба. Вероятно, во всем обвинят кикуйю. Скажут, что они во время охоты взбунтовались, напали на своих хозяев, но потревожили ос и были справедливо наказаны за свои грехи. Если этим двоим повезет и они выживут, то, скорее всего, спрячутся в буше — вряд ли им улыбается снова заявиться в «Бонаккорд», где их будет допрашивать полиция.

— Остался только один, — мрачно буркнул Уилли. — До сих пор палит из «льюиса».

— Ван Пинаар. Когда он узнает, что произошло, тут же даст деру. Надеюсь, скоро его постигнет та же участь, что и остальную шайку.

Уилли еще раз осмотрел ее руку.

— Если Джайлз позволит мне еще раз влезть в его торбу, я сделаю основательную повязку, — сказал Уилли, и они медленно побрели назад, где их ждали Пеннифезер и Лиза.

Он по-прежнему держал ее за руку. Глаза ее были закрыты, лицо спокойно, никаких признаков страха. Джайлз поднял голову — грязное лицо, покрасневшие глаза, мрачная улыбка. Он заговорил, и голос его звенел от возбуждения:

— Да, вы свое дело знаете! Я же говорил тебе, Лиза, эти ублюдки не понимали, с кем связались! Но как вы разделались с теми последними! Это, я доложу вам, было зрелище! А ты хитрющая, дорогая! Даже я поверил, что тебе крышка, не говоря уже о седом и двух его дебилах!

Он вдруг осекся, и, тыча пальцем в сломанную пополам палку в руках Модести, недовольно проворчал:

— Полюбуйся, что ты наделала! Ничего себе, как же мы понесем ее, а? Неужели нельзя было аккуратнее?