Чингиз Абдуллаев - Адаптация совести

— Только иногда вы выходили на свою «охоту», превращаясь из милого директора института в патологически одержимого садиста и убийцу…

— Опять громкие слова, — поморщился Баратов. — Ну почему вы сразу переходите к оскорблениям? Я же не упрекаю вас, что вы сотрудничаете с нашей милицией. Приличный человек даже руки им не подаст, а вы готовы им помогать, применяя свои знания и свой опыт. Говорят, что их скоро переформируют и назовут полицией. Давно пора. Наша милиция — просто нереформируемая часть общества. Хотя полагаю, что полиция будет не лучше. Впрочем, это не мое дело. Я же не называю вас ищейкой, стукачом, сексотом или еще как-то в этом роде. Давайте взаимно уважать друг друга.

— Для этого я должен забыть о ваших преступлениях. Мне трудно это сделать.

— Тогда спросите себя — почему я стал таким? Меня ведь не родили подобным уродом. Я был нормальным, хорошим, спокойным мальчиком из интеллигентной семьи. Папа был инженером на большом комбинате, мама работала в финансовом отделе. И все перевернулось в один момент, когда погиб мой отец.

Он замолчал. Было заметно, как он волнуется. «Может, именно для этого он меня и позвал», — подумал Дронго.

— Меня ведь все равно в живых не оставят, — неожиданно произнес Баратов. — Я прекрасно знаю, что в нашей стране нет смертной казни даже за такие преступления, которые я совершал; но все равно долго жить мне не позволят. Для любого сокамерника я буду отверженным, гнидой, которую он обязан раздавить. Для надзирателей я стану объектом издевательств. Но думаю, что до этого не дойдет. Как только объявят приговор, меня сразу определят в какой-нибудь закрытый «санаторий» одной из спецслужб, где начнут ставить эксперименты над моим мозгом, пытаясь понять, откуда происходят такие ужасные преступники. И, конечно, меня выпотрошат до основания. Это будет гораздо хуже смерти. И мы оба знаем, что все так и будет, как я сказал. Сколько вам лет?

Он не дождался ответа.

— Около пятидесяти, — продолжал Баратов, — я помню. Читал вашу героическую биографию. Мне сейчас сорок второй год. И у меня нет шансов дожить даже до вашего возраста.

— Он еще смеет жаловаться, — гневно сказал Тублин.

— Подождите, — попросил Гуртуев, — там говорят об очень важных вещах.

— И еще один вопрос, — продолжал Баратов, — только честно, если возможно. Предельно откровенно. Сколько у вас было женщин? Я имею в виду — интимных партнерш? Не вашу жену, конечно, а других женщин. Только не говорите, что вы идеальный муж. Наш разговор все равно не передадут вашей супруге, он для этого слишком секретный.

— Много, — честно признался Дронго.

— Не пять и не десять? — настаивал Баратов.

— Гораздо больше. — Он уже понимал, почему собеседник так настойчиво спрашивает его именно об этом.

— Я так и думал. А теперь вспомните, сколько было у меня. Я ведь не мог получать удовлетворение другим способом. Просто ничего не выходило. Нужно было либо терпеть, что просто невозможно, либо идти и убивать, что гораздо легче. Теперь понимаете?

— Вы перепутали жанр. Я не смогу быть вашим адвокатом — ни в силу своего характера, ни в силу своего положения.

— А я и не прошу. Мне важно, чтобы меня поняли. Чтобы потом меня не выставляли обычным психопатом, который чокнулся на сексуальной почве. Все это неправда.

— И вы хотите рассказать мне, как все было?

— Я хочу, чтобы именно вы попытались меня понять. Не простить, а понять. Прощения я все равно не заслуживаю, но понимание мне просто необходимо. В конце концов, у меня растут двое племянников, дети моей сестры. Они должны узнать, что я не был тем чудовищем, о котором сейчас наверняка пишут во всех газетах.

— Вы хотите сказать, что не совершали этих преступлений?

— Совершал. Конечно, совершал. Я не отказываюсь ни от одного из них. Более того, после нашей беседы я буду готов давать показания по каждому эпизоду своих преступлений. Представляю, как сейчас радуется полковник Тублин, который слушает нашу беседу… Но сначала я обязан поговорить именно с вами, попросить вас поверить в мою искренность и, если хотите, даже проверить все факты, о которых я вам сообщу.

— Он сошел с ума? — вздыбил брови Тублин. — Зачем ему это нужно?

— Артист, — зло отвечал Резунов, — хочет сыграть на публику.

— Нет, — возразил Гуртуев, усаживаясь поудобнее, — все это гораздо серьезнее. Он ведь сам пытается проанализировать собственное падение. Возможно, мы получим уникальную возможность выслушать его беспощадный анализ собственной судьбы. Это исключительно важно и для криминалистики, и для психоанализа его поступков. И в конце концов, это важно и вам. Ведь он, не скрывая ничего, призна€ется во всех своих преступлениях. А вам будут нужны его показания, чтобы оформить все необходимые протоколы.