Джон Бэррон - Операция «Соло» - Агент ФБР в Кремле

Вместо допроса с пристрастием, чего так боялся Джек, он услышал восторженные поздравления Пономарева. Тот участвовал в организации его поездки на Кубу и расценивал ее как блестящий ход. Пономарев с воодушевлением заявил, что Джек «оказал важную услугу» компартиям Советского Союза и Соединенных Штатов.

Ответив на несколько вопросов о своих кубинских впечатлениях, Джек, несмотря на предостережение Мостовца, решил сыграть ва-банк.

— При всем уважении к советским товарищам я тем не менее обязан просить вас попытаться использовать ваше влияние как секретаря Центрального Комитета, чтобы отменить решение, принятое в Нью-Йорке, — начал он. — Это решение нанесет ущерб нашей партии, нашей избирательной кампании в предстоящих президентских выборах и всем другим нашим акциям.

— Ситуация очень серьезная, она ставит обе наши партии в трудное положение, — ответил Пономарев. — При нынешних обстоятельствах, я полагаю, мнение нью-йоркских товарищей по этому вопросу является наиболее компетентным.

Джек сказал, что, находясь на Кубе, он много размышлял по поводу статьи Ризеля и пришел к заключению, что это вымысел, сфабрикованный либо самим Ризелем, либо ФБР. Во-первых, если только не было утечки информации через кого-нибудь из нью-йоркских товарищей, ФБР ни при каких обстоятельствах не могло узнать о перевозке денег для компартии, а он уверен, что все люди, работающие в Нью-Йорке, преданы своему делу. За последние пять лет ему неоднократно передавали деньги, и, если бы ФБР об этом знало, его и нью-йоркского товарища давно арестовали бы во время одной из таких передач. Арест с поличным поставил бы американскую компартию и Советский Союз в крайне неловкое положение и в то же время поднял бы престиж ФБР. Почему же тогда их не арестовали? Если бы Конгрессу и министерству финансов когда-либо стало известно, что ФБР, располагая информацией, тем не менее позволяет Советскому Союзу нелегально ввозить огромные денежные суммы в Соединенные Штаты, кое-кому в Бюро пришлось бы жестоко за это поплатиться. Если бы ФБР располагало такой секретной информацией, зачем им предавать ее огласке, тем более через газету, не пользующуюся особой популярностью?

Пономарев не нашел, что ответить, и Джек решил продолжать игру.

— Какая-нибудь другая газета перепечатала эти утверждения? — спросил он.

Пономарев не мог назвать ни одной. Тогда Джек подчеркнул заслуги Холла, Морриса и свои в том, что американская компартия проводит твердую линию на дружбу с Советским Союзом и против китайцев, поставляя массу секретных сведений политического характера и отстаивая общее дело. Пономарев признал, что заслуги эти важны и высоко ценимы.

— Что же, — предупредил его Джек, — если решение нью-йоркских товарищей останется в силе, мы не сможем больше вам помогать.

Пономарев поднялся, чтобы пожать на прощание руку, и сказал:

— Я подумаю, как снять напряженность, возникшую из-за этой неприятной ситуации.

В Соединенных Штатах Гэс Холл, который не любил Ризеля, не склонен был слишком верить его колонке, и Моррис убедил его, что вся эта история — либо гадание на кофейной гуще, либо эффектная, рассчитанная на общественное мнение выдумка ФБР, чтобы увеличить ассигнования на свое содержание. Но пока что ни он, ни Моррис, ни Джек ничего не могли предпринять.

Джек и ФБР постоянно слушали по радио Москву, ожидая сообщений. Но все, что они слышали, — это «сообщений нет». Москва все еще обсуждала судьбу операции. Затем в конце июня прозвучало сообщение, что «300 пар ботинок» (300 000 долларов) будут переданы, как планировалось ранее. Политический вердикт пересмотреть решение профессионалов из КГБ был вынесен, и тем, кто его вынес — Пономареву, Суслову и прочим, — в дальнейшем нелегко было признать, что они совершили ошибку.

Допущенная в Вашингтоне оплошность, из-за которой Джек попал в Москве в опасное положение, привела в ярость Берлинсона, Фреймана и Бойла. Не выбирая выражений, они дали выход обуревавшему их гневу в своих посланиях в штаб-квартиру.

В Советском Союзе Моррис и Джек всегда опасались за свою жизнь. К началу 60-х годов советские вожди перестали убивать друг друга, но по-прежнему санкционировали убийства людей меньшего калибра. Как сказал Моррис представителю ФБР:

— Если Советы когда-либо узнают, что мы столько лет водили за нос их руководителей и КГБ, сотни людей будут соперничать за честь лично разделаться с нами.