Джон Бэррон - Операция «Соло» - Агент ФБР в Кремле

Уоннол прекрасно понимал, что Ева говорит за Морриса. Она играла главную роль в пьесе, им написанной, поставленной и инсценированной. Но Уоннол был человеком прямолинейным и честно спросил Морриса: что он скажет, если Бюро переведет Бойла в штаб-квартиру? Моррис ответил, что Бойл стал его лучшим другом, и без него он не представляет продолжения операции «Соло».

Выслушав отчет Уоннола о результатах переговоров с Моррисом и Евой, Келли поинтересовался, считает ли он Бойла невиновным. Уоннол привел имевшиеся факты: насколько следствие могло проверить письменное объяснение Бойла, все сказанное подтвердилось. Они не обнаружили никаких доказательств стычки между ним и таможенником; но больше никто из опрошенных не считал, что он был выпивши; никто из нынешних и бывших коллег не видел, чтобы он выпил лишку, тем более на посту. В 1962 году Бойла перевели в Чикаго на исправление за угрозу физического насилия по отношению к начальнику, и довольно скоро он получил выговор от руководства — причина оставалась неясна. Но даже тогда его личное дело могло служить образцом. Бойл многие годы поддерживал близкие профессиональные и личные контакты с наиболее заслуженными агентами ФБР, и результаты говорили сами за себя.

— Как полагаете вы лично, может ли и должен ли Бойл остаться осью «Соло»?

Недвусмысленно и решительно Уоннол ответил: «Да». В результате Келли приказал дознание по делу Бойла прекратить и постановил, что он остается в Чикаго. Уоннола обязали всех проинформировать, а если с руководством останутся проблемы, Келли сам о них позаботится.

Конгресс принял законопроект, вступающий в силу с 1975 года, по которому агентов ФБР обязали уходить на пенсию в пятьдесят пять. А так как Берлинсону было почти семьдесят, то после тридцати пяти лет службы ему пришлось уйти. Они с Фрейманом считались отцами «Соло», и для остальных членов команды его уход был сродни кончине патриарха семейства. Штаб-квартира продолжала принимать политические решения и руководить отделениями. Но с точки зрения повседневных оперативных решений и пестования Морриса, Евы, Джека и Розы «отцами» становились Лэнтри и Бойл.

По наиболее гнусной обязанности их профессии «отцам» вскоре пришлось установить за Моррисом и Джеком наблюдение, прослушивать их телефоны и любыми способами искать признаки того, что они являются двойными агентами Советского Союза. Ни малейших оснований для таких подозрений не было. Напротив, оба больше двадцати лет преданно, храбро и блестяще служили Соединенным Штатам. Добываемые ими сведения снова и снова оказывались точными и ценились на вес золота.

Решение ФБР следить за этими важнейшими фигурами и заново произвести переоценку важнейшей операции первоначально явилось результатом давления, оказываемого шефом ЦРУ Джеймсом Джезусом Иглтоном. Человек глубочайшего интеллекта, Иглтон держал в руках важнейшие нити американской разведки и имел приверженцев в других государственных ведомствах, включая ФБР. Возможно — и вполне естественно, — он скептически относился к отступниками и подданным Советов, перевербованным ЦРУ, видя в них вероятных двойных агентов, засланных, чтобы снабжать ложной информацией или срывать задуманные операции.

Было одно существенное исключение. Иглтон безмерно доверял майору КГБ Анатолию Голицыну, который в 1961 году сбежал из советского посольства в Хельсинки, где занимался сбором информации. Его донесения привели к аресту опасных советских шпионов в Западной Европе. Он был ценным перебежчиком, пока давал реальные факты.

Но пришло время, когда запасы Голицына истощились. Он заменил факты вымышленными теориями и предположениями. В соответствии с его теориями конфликты между Советским Союзом и Китаем не настоящие; это мистификации, дезинформационная афера. Доверчивый Иглтон свято верил в эту теорию до конца своей карьеры. Голицын также утверждал, что следующий советский перебежчик, который прибудет в США, — это контролируемый КГБ агент, у которого есть задание пробраться в ЦРУ и содействовать другим шпионам.

Следующим достойным внимания перебежчиком оказался Юрий Носенко, прибывший в 1964 году. После того как Иглтон и его помощники якобы обнаружили серьезные противоречия и фальсификации в показаниях Носенко о себе, ЦРУ упрятало его за решетку и пыталось вырвать признание физическим давлением. Но он так и не признался. ФБР, обладавшее несколько иной информацией, всегда считало Носенко добросовестным агентом. В конечном счете с этим пришлось согласиться и ЦРУ, и всем прочим западным разведкам, которые его допрашивали. Но Иглтон все равно остался при своем мнении.