— Я пробовал. Давайте оставим в покое и моего папу, и то, что происходит в Багдаде, и поговорим о чем-нибудь попроще. Расскажите мне о «Койот инвестмент».
— Почему бы и нет, — ответил палестинец. — Самое основное я вам могу сказать. Из уважения к вам и вашему отцу.
Хофман кивнул и приложил руку к сердцу. Господи, подумал он, это будет мне дорого стоить.
— «Койот инвестмент» — это холдинговая компания, базирующаяся здесь, в Лондоне, — начал Баракат. — Она владеет множеством компаний во всем мире — сталь, алюминий, компьютеры, химия. Я даже могу дать вам перечень дочерних фирм, но это не самое важное.
— О’кей. Что же самое важное?
— Самое важное — это не то, чем владеет «Койот инвестмент», а то, кто владеет самой «Койот инвестмент».
— Это же ясно. Назир Хаммуд.
— Не так ясно, мой дорогой Сэм.
— Кто же тогда?
Баракат поднял указательный палец и прижал его к носу.
— Вот в чем вопрос, не так ли? Кто же ею владеет?
— Выручайте. Мне это нужно знать.
— Возможно. Но вы должны объяснить мне, почему вас это так интересует.
— Я помогаю одному человеку. Человеку, который очень боится Хаммуда и нуждается в информации о нем.
— Почему он его боится? Хаммуд хочет захватить его компанию?
— Ничего похожего. Он вообще никто. Между нами, он повар-филиппинец, который подозревает, что Хаммуд убил его жену. Я обещал ему помочь.
— Ах, Робин Гуд! — сказал Баракат, снова подняв палец и приложив его к носу. — О’кей. Нет проблем, хабиби. Вы, американцы, вечно придумаете что-нибудь эдакое. Помогать маленьким людям; бороться за проигранное дело. Именно это делает вас такими симпатичными. Прошу прощения за свой вопрос.
— Вы собирались сказать мне, кто хозяин «Койот».
— Нет, не собирался. Но теперь, когда я вижу, что это скорее благотворительность, чем бизнес, я расскажу вам кое-что из того, что слышал сам. Это только слухи, понимаете?
— Понимаю. Валяйте.
— «Койот» — очень конфиденциальная собственность и потому очень неясная. Но многие считают, что сам Хаммуд имеет довольно малую долю. Может, процентов десять.
— Кто же владеет остальным?
— Вот именно. Вот бы нам об этом узнать!
— Продолжайте, Асад. Кто же?
— Хотите знать, что думаю я?
— Да, ради Бога!
— Багдадский Правитель.
— Как так?!
— Вполне возможно, дорогой мой. Мне говорили, что значительная часть акций «Койот» в действительности принадлежит оффшорным компаниям, которыми владеют преимущественно члены семьи Правителя. Вы этого никогда не докажете; но считают, что это яичко — из гнездышка Правителя.
— И сколько же оно стоит?
— Минимум пять миллиардов долларов. Может быть, вдвое больше. Может, в пять раз. Кто знает? Сколько бы их ни было, они вложены в самые замечательные фонды Европы и Америки. И накручивают наличность в достаточных размерах, чтобы поддерживать старика в Багдаде на плаву сколь угодно долго, как бы ни старался весь остальной мир заставить его побыстрей уйти на покой.
— Прибыль уходит к Правителю?
— В основном да. Если мои сведения верны, то прибыль делится раз в квартал: Хаммуд удерживает свои десять процентов или сколько там, а остальное распределяется между подставными компаниями Правителя.
— А где они могут находиться?
— Не знаю. Может, в Лихтенштейне. Может, в Люксембурге. Может, в Панаме. Может, в Женеве. Швейцарцы хранят секреты не хуже панамцев, зато с ними приятней иметь дело. И потом, в Женеве говорят по-французски, а не на этом нелепом испанском.
Хофман пытался осознать то, что ему сказал Баракат.
— Значит, «Койот» — это более или менее собственный банк Правителя, а Хаммуд — его банкир. И все работает как часы.
— Да, пока кто-нибудь не пожадничает.
— Что вы имеете в виду?
— Знаете, дорогой мой, среди арабов всегда ходят слухи про то, что кто-то пожадничал.
— Простите, Асад, но я вас не вполне понимаю.
— Я хочу сказать, что если я имею десять процентов, то могу вдруг вообразить, что заслуживаю двадцати процентов. Или, еще лучше, пятидесяти. Слаб человек. И если мне кажется, что никто не видит, у меня возникает искушение запустить лапу в корзину и взять их.
— И что, кто-то уже пожадничал?
— Откуда мне знать? Ну действительно, Сэм, не будьте наивным. Мы же говорим об Ираке, где никто и ни о чем не знает. — Баракат снова посмотрел на часы. Это означало, что интервью окончено.
— А допустим, кто-то из сотрудников Хаммуда обнаружил его лапу в этой корзине. Что произойдет с этим человеком?
Читать дальше