Рудольф Лускач - Белая сорока

Тогда один из инспекторов потребовал у него удостоверение личности и водительские права. Затем был оглашен обвинительный акт, где не было недостатка в подробностях несчастного случая.

Бушер совершенно вышел из себя, доказывая, что он тут ни при чем, и заявил, что в тот день был совсем в другом месте.

— Кто это может подтвердить? — строго спросил инспектор.

Бушер заколебался и вместо ответа спросил, почему обвинение предъявляется только сегодня, спустя пятнадцать дней после того, как произошло несчастье. Инспектор пояснил: только теперь нашли свидетелей, которые точно запомнили номер мотоцикла. Затем снова повторил вопрос.

— Был на Волхове, на подледном лове. Очень интересуюсь: у нас в Германии так рыбу не ловят, — вынужденно признался Бушер. — Там у меня есть знакомый, у него переспал ночь. Да, именно в тот день…

Он назвал имя и с вызовом потребовал, чтобы правдивость его слов была проверена. Инспектор поставил в известность Бушера о том, что до подтверждения алиби он не имеет права выезжать из Ленинграда…

В то время, как разыгрывалась эта сцена, о которой мне стало известно позже, я сам принял участие в дальнейшем развитии событий.

Однажды ко мне пришло от Хельмига письмо с просьбой его навестить. Он уже долгое время лежал в больнице и не имел представления о том, что происходило за ее стенами. Не зная об аресте части шпионской группы, Хельмиг, конечно, терялся в догадках, почему его никто не навещает. Тяжелая рана все еще не зажила, он не мог вставать с постели и потому просил медсестер звонить его знакомым. Само собой разумеется, все попытки связаться с ними не принесли результата. Томясь в безвестности, он, в конце концов, попросил медсестру навестить его квартиру, принести некоторые книги и попутно поинтересоваться у Купфера и Эрны Боргерт, почему они к нему не приходят.

Медицинский персонал был предупрежден, что о любом разговоре с Хельмигом нужно ставить в известность руководство больницы. Сестра принесла книги и, разумеется, сообщила Хельмигу, что никого из его знакомых дома, увы, не застала.

После еще нескольких неудачных попыток связаться со знакомыми Хельмиг решился написать Шервицу и мне. Шервиц тотчас же показал мне письмо и заявил, что к Хельмигу он ни за что не пойдет. Я решил посоветоваться с Филиппом Филипповичем.

— Обязательно навестите, — решил Курилов. — Хельмиг все время выспрашивает, нет ли ему письма, хотя и не говорит, от кого ждет. Вероятно, он никак не может дождаться вестей от Хельми. Она чаще всех его навещала и, очевидно, была ему близка… Только ни слова о том, что она мертва!

На другой день я отправился к Хельмигу. Он очень изменился: невероятно похудел, лицо вытянулось, черно зияли глазные впадины. Ранение было таким тяжелым, что поначалу врачи сомневались в благополучном исходе. Но у него оказалось железное здоровье, крепкое сердце и легкие. И благодаря удачной операции и умелому лечению Хельмиг не только уже был вне опасности, но и шел на поправку.

Я присел около кровати и передал ему газеты и журналы, которые принес с собой. Казалось, это его очень порадовало. Он подал костлявую руку и поблагодарил. На вопрос, что заставило его написать мне, Хельмиг растерянно заморгал, погладил одеяло и ответил, что он совсем одинок, друзья о нем забыли, а почему, не понимает. Он несколько раз им писал, но ответа не получил. Неужели он теперь никому не нужен? В конце Хельмиг тоскливо спросил: «Что с ними происходит?»

Я сказал, что давно не видел его знакомых. Где они? Я очень занят, на собрания иностранных техников ходит только Шервиц, и тот просил извинить, что не может побывать в больнице, потому что уезжает в долгую служебную командировку.

Хельмиг ничего не сказал. В его молчании я слышал много вопросов, которые он не отваживался мне задать. Мучительная неуверенность отражалась на его исхудавшем лице. Вероятно, он думал о Хельми.

Я не знал, о чем говорить, и чувствовал себя скованно. Неожиданно Хельмиг нарушил тягостное молчание и спросил, могу ли я для него кое-что сделать. Я кивнул, и тогда он попросил, чтобы я передал управдому квартирную плату за Хельми Карлсон. Наши глаза встретились — он, наверно, заметил мое удивление. Я поинтересовался, почему именно он заботится о том, чтобы было заплачено за квартиру Хельми. По-своему поняв мое удивление, Хельмиг пояснил:

— Госпожа Хельми сейчас в отъезде и забыла заплатить за квартиру. Она навестила меня перед отъездом и оставила деньги с просьбой их послать (удивительная последовательность: сначала забыла заплатить, потом его навестила и оставила ему деньги… Хельмиг явно теряет покой, запутывается, у него не выдерживают нервы…).