Виктор Давыдов - Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

Компания удивленно глядела из-за двери на новую рубашку Михаила, торчащую из-под ремня. Верхняя пуговица рубашки была застегнута на вторую петлю.

— Мишок, ты извини, мы тут прикинули и решили: а чего еще час терять попусту? Примешь?

Михаил сделал неопределенный жест рукой, который в другой ситуации можно было бы понять по-разному, но сегодня ребята истолковали его однозначно и, ведомые Сергеем, стали протискиваться внутрь. Девушка, которая проходила последней, громко поздравила Глебова с праздником и вручила ему букетик цветов. Дополнением к цветам оказался смачный поцелуй в щеку, вероятно по поручению всей компании. Так сказать, изящное извинение за срыв предварительной договоренности и ранний приход.

В гостиной своего особняка в Хлебном переулке военный атташе посольства Германии в СССР генерал Эрих Кламрот принимал важного чиновника из Берлина Вильгельма Земмельсдорфа. Используя расхожий газетный штамп, можно было сказать, что «общение проходило в теплой, дружеской обстановке». И хозяин, и гость давно знали друг друга. В свое время, взбираясь параллельно по ступеням военной карьеры, они не стали друзьями, но давнее знакомство позволяло им общаться без чиновного официоза. Правда, Кламрот постоянно чувствовал, что Земмельсдорф всегда знает чуть больше и смотрит в этой жизни чуть дальше. Генерал объяснял это для себя связями приятеля в высоких партийных кругах, хотя тот совсем не выглядел ортодоксальным национал-социалистом. Раньше они довольно часто встречались на совещаниях, военных учениях как коллеги, поскольку Земмельсдорф служил представителем рейхсвера в одной из скандинавских стран. Однако во второй половине тридцатых, когда он неожиданно оказался в кресле руководящего чиновника зарубежной организации национал-социалистической партии при Имперском министерстве иностранных дел и ему было присвоено звание бригаденфюрера СС — что соответствовало армейскому генерал-майору, — между ними наметилась некоторая дистанция. Генерал Кламрот координировал и направлял работу по добыванию подчиненными сотрудниками атташата информации военного характера по Советскому Союзу, говоря профессиональным языком, был резидентом абвера в Москве. Получалось, что по партийной линии Земмельсдорф имел право контроля за службой, возглавляемой приятелем, формально не касаясь вопросов разведки. Но внешне их отношения, казалось, не претерпели особых изменений.

С утра оба генерала присутствовали на военном параде и демонстрации трудящихся на Красной площади, потом хозяин провез гостя на машине, показав ему Москву, в которую тот пожаловал впервые. В глубине души он был польщен, что гость предпочел наблюдать военный парад в его обществе, оставив сопровождающего его посольского партайгеноссе в группе других приглашенных сотрудников посольства. Несмотря на то что Земмельсдорф был в штатском, военная выправка выдавала его с головой. Кламрот не преминул обратить на это внимание, полагая, что сделал комплимент, но бригаденфюрер лишь криво улыбнулся. И вот от этой гримасы на генерала повеяло вполне ощутимым холодком. Ему подумалось, что правы были его берлинские друзья, которые говорили: Гитлер мало-помалу убирает из МИДа кадровых дипломатов, заменяя их своими людьми. И не только из МИДа. Эти люди должны были забыть своих прежних друзей, старые привязанности, фронду молодых лет. Теперь они принадлежали фюреру, и только ему.

Изрядно подустав и чуточку промокнув, они оба наслаждались уютом теплой гостиной генеральского особняка, намереваясь согреться русским национальным напитком.

— По-моему, единственное, что русские могут делать хорошо, — это их водка. Предлагаю тост за наш праздник, — берлинский гость, чокнувшись с Кламротом, отпил глоток из крохотной рюмки, с веселой иронией наблюдая, как хозяин лихо опрокидывает в рот жгучую жидкость. — Однако, Эрих, вы так по-русски это делаете, что мне становится не по себе.

— Посмотрел бы я на вас, Вилли, проживи вы в России столько, сколько я.

Оба замолчали, дожидаясь, когда водка принесет долгожданное тепло и расслабление. Кламрот, согревая в руке пустую рюмку, вдруг вспомнил, как в 1931 году, будучи представителем рейхсвера в СССР, он посещал воинские части на Урале, в Свердловске и Оренбурге. Уже тогда он усвоил, что Москва — это далеко не вся Россия и что, сидя в ней, не понять сути этой огромной страны, на территории которой он когда-то родился. В Оренбурге он провел восемь дней в кавалерийской дивизии. У него были посещения воинских частей и в Курске, и в Бердичеве, но это была все-таки Европа. И эта российская Европа была лишь малой частью необъятного государства Российского, к оглушающим масштабам которого он прикоснулся в той поездке. А как сердечно его принимали красные командиры… генерал с невольной улыбкой глянул на пустой бокал, стоящий перед собеседником. И тот, на мгновение погрузившийся в свои мысли (любопытная коллизия — два высокопоставленных немца вместо шнапса пьют русскую водку за национальный день труда, официальный немецкий праздник, аналог русского Первомая), тем не менее заметил веселый взгляд военного атташе.